Три. Екатерина Косточкина
похоти и внезапно возникшего драйва жить. Тогда я только начинала писать свою вторую книгу, смысл жизни ещё не был до конца приобретён и ещё не был до конца потерян.
Берлин. Бар был полон выпивки. Музыка играла громче положенного. А люди казались счастливее. Проходили мимо. Улыбались. Смотрели в глаза. Сначала я робела и отводила взгляд, пока Никита не повёл меня танцевать, тогда я отбросила свою зажатость. Его демонические глаза были полны восторга, полны наслаждения. Я смотрела и не могла отвести от них свой взгляд. Это был наш вечер – кутёж и свобода, которые продлились до утра. Тем вечером мы познакомились с очаровательной парой Исааком и Кристен. Именно это событие придало немного ясности чувствам между мной и Липом. В миг наш союз был разрушен желанием любить весь мир.
Я сидела на веранде чужого дома. Тянуло сыростью. Пластиковая садовая мебель, перила и десяток растений, высаженных по периметру, были усыпаны серебряными каплями. Какие-то сливались вместе, отчего становились слишком тяжёлыми и стремительно стекали вниз, падали и разбивались.
Чем закончился минувший вечер? Дикими жаркими танцами, пьяными шутками и весёлой поездкой на такси к новоприобретённым друзьям на квартиру. Никита не чурался громких и поспешных высказываний. Если ему было хорошо в моменте, то люди рядом сразу становились его друзьями. Если ему нравилась девушка, то теперь она была его возлюбленной до конца жизни. Сначала я думала, что он действительно любит, помнит каждую, но когда безумие стихало, он тоже угасал. Его огненно-медные глаза мрачнели и становились просто карими, его развязный язык затягивался в тугой узел. Если до этого Лип был всюду, то в такие моменты он просто исчезал. Мне не нужно было много времени, чтобы заметить это. И я всё ждала, когда его глаза перестанут смотреть в мою сторону.
В отличие от Никиты я считала наших компаньонов ещё бо́льшими незнакомцами, чем были мы сами. Но тогда меня тянуло к подобному: к Липу, к этим новым «друзьям», к новому для меня желанию – жить беззаботно и радостно. В подобные моменты я не изводила себя мыслями – мне были недоступны саморазрушающие мысли. Их просто не было. Пропадала вся нелюбовь к себе, уходили писательские переживания. Но всё равно разрушение приходило после – на трезвую голову. Я скрывала своё чувство стыда от Никиты, а он видел, интуитивно чувствовал его, но не говорил мне ни слова. Возможно, именно за это я так быстро его и полюбила.
За события того вечера мне тоже было стыдно. Танцы зашли дальше… Дальше чем флирт и поцелуи. Той ночью мы выбрали любить других, и этот выбор остался с нами. Мы вели игру порознь. Никита с Кристен. Я с Исааком. А после мы все слились воедино. Без осуждения. Я надеялась проснуться в беспамятстве, но не вышло: я помнила всё. Помнила нашу жадную страсть и нашу игру в гляделки, помнила то наслаждение и ревность, которые мы разделяли в тот миг. Я помнила всё – даже мысль о растерянных целях нашего приезда.
Никита раздвинул стеклянную перегородку и вышел ко мне на веранду. По телу сразу пробежали мурашки.
– Как