Художник с того света. Андрей Романов
размеров кусок колбасы упал на пол. Кот прыгнул, словно лев, схватил колбасу лапами и принялся поглощать – да, именно рыча, поглощать. Это был мой единственный друг – кот по имени Автобус, он наслаждался жизнью на краю деревни с чуточку сумасшедшим художником. Хорошенько набив свой бездонный трюм, кот блаженно посмотрел на меня, прыгнул на подоконник, оглядел двор и принялся вылизываться. Полюбовавшись на сытого, мурчащего словно трактор кота, я продолжил уборку.
Ближе к полуночи дом сверкал чистотой. Последнюю картину пришлось отнести на мансарду, очень отвлекала. Идеальный порядок радовал, но на душе висел камень, вернее груз, груз двести. Чтоб снять эту ноющую тревогу, пришлось воспользоваться услугами моего товарища «Маковского». Прикончив бутылку, я вырубился на чистом уютном диванчике. Но спать долго не пришлось. Кто-то ткнул меня в грудь, и я в ужасе проснулся. Пытаясь унять дрожь, я выкурил трубку и запил это дело новой порцией крепленого. Автобус мирно спал на столе, но краем глаза поглядывал на меня.
Надев легкую курточку и взяв бутылку пойла, я вышел во двор. В такие моменты лучше не размышлять, а делать, ведь мысли приводят к страху, а страх к ошибкам. Осторожно открыв калитку, взяв штыковую лопату, я потащил замотанный труп через дорогу. Оказавшись у кромки могучего, страшного леса, я остановился и тихо сказал:
– В доказательство моих слов, в доказательство моей дружбы приношу жертву вам.
Отдышавшись, я потащил труп вглубь. Они, невидимые существа, угрюмо смотрели на нас, их безмолвие, как и молчание деревьев, было скорбно и таинственно. Прошел час, и яма глубиной полтора метра была готова. Сев на её край и откупорив бутылку «Маковского», я обратился к Славе:
– Прости за то, что убил тебя. Сейчас твое тело упадет в эту яму, и никто никогда не узнает, что произошло. Это будет уже моим секретом. Обещаю, я унесу его в могилу. Знаешь, Слав, я пока не совсем понимаю, что происходит, но у меня хорошее предчувствие. Мне кажется, я не убил тебя, а поменял пристанище для твоей души. Через несколько дней в твоем теле устроят пир жуки и черви, а годы превратят его в обычный чернозем. Но ты будешь жить, мой друг, минимум столетия, а, возможно, если колесо истории будет благосклонно к полотну, то и тысячелетия. Проживи ты свою жалкую жизнь до старости, даже твоим внукам лень было бы убраться на твоей могиле, а правнукам воспоминания о тебе были бы попросту не интересны. Душа живет, пока ее помнят. Твоя душа на холсте.
Я задумался, глядя в темноту, затем, решив, что пора, столкнул Славу в яму. Тело глухо стукнулось о дно и сгинуло под толщей земли. По лесу протянулась заунывная песнь, а духи и сущности медленно покинули могилу. Допив бутылку до дна, я закидал место захоронения ветками и не спеша, без страха отправился в свою обитель, напевая, только что придуманную песню:
Слава, Слава, Слава,
Ждет тебя хрупкая дева
По имени Слава.
Ты её обними,
Да не погуби.
Льется эта песня от оврага до утеса, от ручья до болота, от пенька до дерева,