Пушкин в шуме времени. Александр Белый
лишь Богу, но не другому человеку, включая монарха, т. е. человек – свободен. «Бог, в чьей власти всегда пребывают его творения, господин столь же ревнивый, сколь и абсолютный, никогда не теряющий своих прав и никому их не передающий. Он позволяет людям устанавливать порядок подчинения, при котором они повинуются одному человеку ради общего блага и поддержания общества, но богу угодно, чтобы это было разумно и в меру, а не вслепую и безусловно, дабы тварь не присвоила себе прав творца. Любая иная покорность представляет собой настоящее преступление идолопоклонства». Если эта мера нарушена, если единственным и окончательным побуждением своих действий называют волю другого, пусть наиболее высоко вознесенного человека, то это уже «тягчайшее преступление, оскорбление величества божества»[86]. В таком случае власть Бога становится «пустым звуком, прихотью политики людей, которой в свою очередь мог бы воспользоваться неверующий ум. В результате спутались бы все идеи могущества и подчинения и государь потешался бы над богом, а подданный над государем»[87]. Не кажется ли, что Дидро весьма проницательно назвал причины «потехи», разыгрывающейся на подмостках пушкинской комедии?
Исходная точка рассуждений Дидро – свободный человек. «Свобода – это дар небес, и каждый индивид имеет право пользоваться ею, как только он начинает пользоваться разумом»[88]. Из свободы вытекает и основная «родительская» метафора монархического правления. Она выражена у философа словами Генриха IV. «Короли, будучи лишь управителями, должны представлять народам того, кого они замещают, ибо истинным властелином всех королевств является бог. Они царствуют, но лишь постольку, поскольку – подобно ему – царствуют как отцы»[89]. Эта метафора несколько раз обыгрывается в ходе драмы о Годунове. Юродивый обвиняет Бориса в жестокости, произволе по отношению к «детям», т. е. в извращении истинного смысла «представительства», в присвоении себе прав, принадлежащих только «истинному властителю». Далее по ходу действия эта метафора возникает в разговоре Годунова с Басмановым, в котором народ уподоблен отроку:
Басманов:
– На власть отца так отрок негодует…
Но что ж? И отроком отец повелевает.
Годунов:
– Сын у отца не вечно в полной воле.
Годунов, кажется, знает то же, что и Дидро: власть родительская «в естественном состоянии прекращается, как только дети научаются руководить собой»[90]. Знать-то знает, но сами отношения все же понимает иначе. Поэтому в разговоре с Басмановым метафора «отец – дети» удваивается, поясняется другой, более точно отражающей политический смысл монархии в понимании двух собеседников – метафорой «седок – конь». («Так борзый конь грызет свои бразды» <…> «Конем спокойно всадник правит».) Из первой устраняется смысл «свободы», родительской заботы. Животное самим богом дано в
86
История в энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л., 1978. С. 89.
87
Там же.
88
Там же. С. 88.
89
Там же. С. 92.
90
История в энциклопедии Дидро и д‘Аламбера. С. 89.