Табу. Ирина Сергеевна Альшаева
Ты начала вникать в сюжет живописного полотна, и вдруг – против своей бунтарской воли, присмирела перед картиной и начала думать. Думать о жизни, ее тяготах, скоротечности…и вдруг поняла, что и ты, и те, кто вокруг – такие же бурлаки…Это было твое первое знакомство с попыткой приобщиться к прекрасному. Первое знакомство с серьезной, действительно взрослой попыткой понять чью-то боль и тяжесть чьей-то ноши, – сказала Желя.
Ника вспомнила свои 25 лет. Тогда ей расхотелось взрослеть. Она лет семь как благополучно выпорхнула из школы, отучилась в желаемом ВУЗе, получив диплом журналиста, но…Тогда дела не ладились, карьера не строилась, хотя было всё – цели, стремления, здоровье, силы дерзать.
– Неизменны в этой идиллии три вещи – ты безвозвратно повзрослела, дорвалась до свободы… и оказалось, что тебя нигде не ждут. Это было твоим первым знакомством с большим миром один на один. В котором главным действующим лицом, вопреки твоим чаяниям, стал не ты, а он, –продолжила Желя. – И вот ты шатаешься по улицам, пристаешь к знакомым и незнакомым с просьбами подсобить в поиске работы. Работы. Но по сути – себя. Вроде что-то находишь, но, позанимавшись этим полгода, понимаешь, что это тебя не впечатляет. Бросаешь. Снова что-то начинаешь. Бросаешь. Снова. Что-то. На фоне этого ты забываешь о тех, кто был рядом с тобой всегда – родителях, близких. Все реже появляешься дома, реже звонишь, реже ловишь себя на мысли, что вообще по ним скучаешь. Ты превращаешься в бездушную болванку, одержимую только лишь поиском места в окружающем мире. А когда-нибудь, решив наконец-то прибраться в своей берлоге, ты найдешь потрепанный фотоальбом. Откроешь и…увидишь в нем себя – того розового пупса в панамке. Вспомнишь, что тогда ревел из-за раздавленного песочного куличика, вспомнишь и бурлаков с Волги, свой вечный бунт против всего…и тех, кто был с тобой рядом. Подойдешь к окну, прислонишься к холодному стеклу, закроешь глаза и…поймешь, что все твои первые знакомства закончены. Дальше – знакомство с их последствиями. И вдруг захочется кричать. Не от того, что случилось что-то фатальное, а потому, что маменька уже не прибежит вытирать твою мордаху… Хочешь жить, да?! – вскрикнула Желя. – Хочешь что-то изменить, что-то сделать – вон, как искрится веревка, держащая ладью, не желает тебя Явь отпускать, не может тебя Навь принять – столько тебе ещё всего предстоит! Так Живи! – хлопнула в ладони она, опустив на ладью с Никой ледяной дождь.
Девушка вздрогнула и открыла глаза. "Хорошо так примерещилось, примерещилось же?", – зароились мысли в её голове. Тьма сменилась полумраком тесной комнаты с кривым маленьким окошком напротив чего-то твердого и колючего, на чём она лежала. За окном кто-то ходил и разговаривал, до Ники долетали обрывки фраз.
– Что делать? А зачем притащили? У нас юнитов пока достаточно. Нет, он не говорил так. Ну, теперь пусть сам решает. Лежит, да. Да куда денется, даже ползать не может, – услышала она, и вскрикнула от неожиданной боли, пронзившей её в неловкой попытке сесть. На крик в комнату зашёл человек, маячивший за окном.
– Оклемалась,