Учение о категориях. Том первый. Категории чувственности. Эдуард фон Гартман
пространственность и временность или даже интенсивность силы; поэтому они остаются исключенными как нелогическое в третьем смысле, как бездумное бытие вне себя или иное (т.е. не логическое) бытие, на которое логическое отпускает себя в логически непостижимом произволе или в которое оно превращается.
И все же и для Гегеля истина логической идеи – это только «осуществленная идея», опустошившая себя в природе и вновь пришедшая к себе в сознании духа. Логическая идея» – это еще абстрактный фрагмент абсолютной идеи; последняя становится конкретной только тогда, когда она вновь сокращает нелогическое как антитезу всей логической идеи и сливается с ним в высшем синтезе (см. мою Эстетику I, с. 109—110). Гегель правильно чувствует, что реальность, в которую на этом шаге экстернализируется логическая идея, является нелогической антитезой в совершенно ином смысле, чем все относительно нелогические антитезы, которые он до сих пор рассматривал в своей логике; именно поэтому он завершает логику этой антитезой и, соответственно, должен также исключить из нее пространственно-временную протяженность и динамическую интенсивность, которые появляются только с этой антитезой, как то, что больше не принадлежит логике. Теперь все относительно нелогичные антитезы (например, бытие в сфере бытия, существование в сфере сущности и объективность в сфере понятия) являются лишь теневыми предвосхищениями этой абсолютно нелогичной (XII) антитезы посредством нашего абстрактного мышления. Ведь только для нас и нашей дискурсивной рефлексии абстрактное является приусом конкретного, но в самом Бытии и в абсолютном мышлении конкретное является логическим приусом абстрактного, так же как целое является приусом частей. Таким образом, все более простые и более абстрактные формы категориального самоопределения логического в абсолютном мышлении являются лишь моментами абсолютно конкретной идеи и определяются их артикуляцией в ней и к ней. Поэтому в конечном счете все они должны зависеть от этого абсолютно нелогичного антитезиса. Гегель этого не признает. Путь от абстрактного к конкретному, которым идет его логика, еще может быть оправдан для нашего абстрактного дискурсивного мышления; но он сразу же становится неверным, если в результате путаницы и смешения абсолютного и субъективного мышления, которые видит Гегель, его выдают за ход логического определения в самом абсолюте. (Gr. I. 37.)
Все абстрактные формы идеи покоятся на абсолютно конкретной мировой идее, которая есть синтез чисто логической идеи и ее абсолютно нелогического антитезиса, т. е. на отношениях логического к нелогическому в «осуществленной идее» (волевой идее, идейно-исполненном волении), которая охватывает обе стороны. Эти отношения логического и нелогического в «реализованной идее» необходимо поэтому подчеркнуть и понять, прояснить их влияние на генезис всех моментов идеи и их временную смену. Эта задача, которую Гегель еще не ставил перед собой