Чары крови и роз. Другая история Белль. Августа Волхен
чаяния шефа Бомо́на, – усмехнувшись, ответил он.
Аннабелль замерла. Фредерик избегал упоминать своего наставника и вообще говорить том, как начал готовить, но, кажется, сейчас…
– Но ведь он не прогонял тебя с кухни, – осторожно произнесла Белль, зачерпывая ситом муку и протягивая Фредерику.
– Может, по началу и прогонял, – ответил тот, просеивая муку над тестом, и усмехнулся. – Я ведь ни слова не понимал по-французски, а шеф никогда не снисходил до пояснений на английском. Мне было шесть, когда родители наняли его.
Он смолк, и Белль уже решила, что на этом всё. Однако спустя минуту он продолжил в задумчивости:
– Однажды я забежал на кухню, чтобы взять для нас с Генри какой-нибудь еды, и увидел, как он готовит. Это выглядело увлекательно, и я стал регулярно наведываться на кухню. А спустя, наверное, полгода спросил, можно ли порезать морковку? Шеф так ловко резал её – мне захотелось попробовать. Он дал доску, морковь и нож. Конечно, у меня получилось плохо, и он долго ворчал, хотя, очевидно, заранее знал, что шестилетний ребёнок вряд ли справится хорошо. – Фредерик помолчал. – Я несколько лет думал, что моё имя на французском звучит как «morveux15», пока не посмотрел в интернете перевод. – Он усмехнулся.
– Ты ему сказал, что знаешь значение слова? – спросила Аннабелль.
– Сказал. Он посмотрел меня вот так, – Фредерик повернулся к Белль, поджал губы и свёл брови к переносице, – и сказал: «D'accord, gamin16». И с тех пор он называл меня только «gamin».
Аннабелль улыбнулась. Фредерик вытащил тесто из миски.
– Он постоянно ворчал и ругал меня за малейшую оплошность, – продолжил он, взяв у Белль скалку и начав раскатывать тесто. – Но я пропускал его ругань мимо ушей. Я всегда знал, что он незлой и привязан ко мне. К тому же я не понимал смысл его ругательств, – Фредерик усмехнулся. – Когда мне было двенадцать, отец услышал, как шеф ругает меня. Родители возмутились, хотели уволить его и нанять другого повара. Но мне было жаль расставаться с шефом, и я уговорил отца оставить его. С тех пор он перестал меня ругать.
Аннабелль поставила на стол, смазанный маслом противень. Фредерик аккуратно перенёс на него раскатанное тесто.
– Почему ты… – начала негромко Белль, – так редко говоришь о нём?..
Фредерик задумался.
– Не знаю, – произнёс он. – Не приходилось к слову, наверное. – Он взглянул на Белль. – А ты никогда не говоришь об отце, – заметил он.
Она кивнула.
– Да. Потому что… – Белль помолчала. – Мой отец… всегда избегал меня. Даже когда я была маленькой, – проговорила она, чувствуя, как тяжёлый камень старой обиды вновь болезненно сдавил ей сердце. – Я думаю, он всегда боялся меня.
Фредерик внимательно посмотрел на неё.
– Наверное, он просто тебя не понимал, – тихо произнёс он.
– Да, – ответила Белль. – Он так и не смог принять, что я не человек.
– Странно, что так произошло, – задумчиво проговорил Фредерик. – Он ведь был знаком с твоим дедушкой.
– Моему
Сопляк (фр.)
Ладно, мальчишка (фр.)