Если. Вернувшаяся. София Фиялова
в субботу?
– Отличное наблюдение, – крикнула Анна уже с лестницы.
Может показаться, что эти двое друг друга не переносили. Поверьте, это ошибочное суждение: в Москве в те дни, пожалуй, не было людей, которые сосуществовали столь же мирно.
Конечно, были определенные сложности: Палмер не любила, когда в доме ходят в обуви, и не поддерживала эту привычку своего британского соседа. Она не слишком радовалась, когда находила в холодильнике какие-то странные предметы, обычно оказывающиеся уликами, аналогично не была в восторге от вечного заваленного бумагами обеденного стола, а также от периодических драк в гостиной, хамства своего соседа и вечно трущихся у них в квартире информаторов детектива, которые приносили ему какие-то сведения.
Уильяму же не нравилась дотошность Палмер и то, как она вслух произносила то, о чем другие в его присутствии только думали. Хотя последнее не раздражало, скорее – удивляло то, насколько тонко она подмечала то, что бесило в нем других людей, не спускаясь при этом до оскорблений и шуток, которыми не гнушался даже его собственный брат.
Было то, что перечеркивало их разногласия и недомолвки. То, что оба ценили выше всего, а потому закрывали глаза на все, что могло заставить любых других соседей разругаться в пух и прах. После их встречи с Миллером прошел месяц, и редким был случай, когда Такер расследовал дело в одиночку.
Он давно отбросил идею о том, что Палмер – засланный агент. Ее не выводило из себя ни барахло в холодильнике, ни нарочито грязные ботинки, ни пепел на ковре, ни его попытки разозлить ее – все предыдущие люди, пытавшиеся подобраться к нему по разным причинам, сбегали и после куда более мелких трудностей, и на их место приходили новые. Анна же их соседство, кажется, не доставляло неудобств.
Вероятно, именно поэтому, когда всего через два дня после их первого совместного дела к детективу пришел клиент, а Палмер поднялась из своего кресла, Такер в свойственной ему манере «предложил» ей остаться.
– Уильям, к тебе клиент! – крикнул снизу открывший дверь Захарыч.
– Я буду у себя, – тут же сказала Анна, вставая и закрывая книгу.
– А можешь принести пользу обществу, – ответил Уильям.
Доктор нахмурилась:
– Тебя не волнует состояние общества, не пытайся взять меня «на слабо», – она отвернулась и пошла к выходу.
– Уильям, пускать? – снова раздался снизу голос домовладельца.
– А что, тебя можно взять «на слабо»?
– Нет.
– Спорим?
Палмер остановилась, посмотрела на соседа и тяжело вздохнула:
– Захарыч, приглашайте! – крикнула она, возвращаясь в свое кресло.
Георгий Розенштейн в эти часы находился в привычной ему компании. Конечно, привычной лишь в последнее время, но оттого не менее приятной.
– Через пять дней его поймали, – Георгий отпил из чашки и поставил ее обратно на стойку.
– Чем дольше я живу и работаю, тем больше меня поражает несправедливость того, что происходит вокруг нас, – тихо сказала Вишневская, отворачиваясь.
– Ох,