Тихий гул небес. Ольга Толмачева
тяжелое дыхание старика и неуверенное шарканье по льду его толстых ботинок. Боясь поскользнуться, старик едва поспевал за ним, и тогда он замедлил шаг, чтобы не утомить пенсионера. Огляделся.
Большой город
В «городе мертвых» царил строительный бум. Рыли котлованы. Размечали дороги. И в любую погоду ко вновь возведенным домам подвозили «новоселов».
В районе с уже развитой инфраструктурой на центральной площади красовалась церквушка, от которой к периферии протянулись длинные улицы. На просевшей, крепко утрамбованной земле стройными рядами чернели ограды. На маленьких пятачках земли подросли кусты и деревья.
Иметь могилу в центре кладбища, на пригорке, считалось престижным. Здесь рано сходил снег, вешние воды убегали в низины, не создавая затхлых запруд. Сверху открывался красивый вид на город.
Особенно ценились участки с угла, на которых забор с соседями гнаничил лишь с одной стороны – выгодное преимущество перед могилами, зажатыми в ряд. Завидные участки земли сметливый бригадир Керим попридерживал для особо ценных клиентов.
Каждую неделю в церквушку приезжал местный поп отец Владимир, и пустынная площадь внезапно оживала. Богомольные старушки, скорбящие родственники умерших, нищие, бомжи и алкоголики стайкой тянулись на службу.
Новым микрорайонам города только предстояло стать образцово-показательными. Свежие могильные делянки еще чернели трауром лент. Ультрамарин красок погребальных венков бил в глаза. Почва повсюду проседала, подъездные пути плыли от грязи и строительного мусора, а дороги существовали лишь на чертежах строительных планов.
Привычка
Привычка ходить на кладбище стала для Василия Ивановича такой же необходимостью, как и поддержание порядка в собственном доме, о котором человеку постоянно приходится хлопотать: выбрасывать прочь ненужное барахло, мыть посуду, окна и пол, что-то чинить, подбивать и подкручивать.
По давней привычке, старик просыпался за минуту до звучания гимна страны. Лежал в темноте, прислушиваясь к дыханию сонного города, стону лифта и редким шагам в подъезде, к глухим ударам собственного сердца.
Порой грудь зажимало. Часовой механизм двигался натужно, пыхтя, скрипя и запаздывая. Удивляясь переменам в себе, ощущал вековую тяжесть своего будто бы чужого, незнакомого тела. Двигал руками, коленями, пальцами стоп, принудительно включая организм в работу.
Когда ночь отступала, и комната приобретала знакомые очертания, Василий Иванович понимал, что пришло время пить лекарства.
Измерять давление и быть внимательным к тому, что происходит внутри, стало добрым правилом. Системы жизнеобеспечения гудели, точно высоковольтные провода, и капризничали, требуя к себе почтения.
Спустя время, старик медленно поднимался с постели. Сидя в кровати, глотал таблетки. Стакан воды и аптечка находились рядом, на тумбочке. Брел на кухню. Грел кашу – гречневую или пшенную, которую приготовил загодя, с вечера.
Редкое утро выдавалось