Тихий гул небес. Ольга Толмачева
смех.
И звонкий голосок жены снова медом разливался по комнатам. Журчал ручеек.
После плотного завтрака старик шел на кладбище навестить Тамарушку.
Дрон видел, как на небольшом пятачке земли, отведенной под могилу, мужчина по-хозяйски налаживал быт. Посадил березку, приспособил к ограде столик, втиснул в угол скамью, на которой сидел, отдыхая от хлопот. Грустил.
Летом кусты кизильника пышно разрастались и вставали стеной, скрывая могилу от посторонних глаз, а осенью принаряжались плодами-белыми горошинами. Казалось, кто-то, проходя мимо, бросил на ветки горсть леденцов.
Повернувшись лицом в сторону города, старику казалось, что он на отдыхе в санатории.
Зимой у Василия Ивановича появлялись заботы иного порядка: приходилось чистить от снега узкий проход к могиле от насыпи, отбивать лед с калитки, а весной, когда сходили грунтовые воды, он принимался укреплять фундамент ограды, поднимал завалившийся крест. Красил лавочку и стол, заботился о цветах. И эта суета занимала все его бесполезное свободное время.
Старик знал, что придет время, когда и его душа найдет рай в этом месте. Поэтому, хлопоча о растениях, загодя позаботился о том, чтобы могильщикам не составило большого труда внедриться в земное чрево – на пустом лоскуте посадил лишь траву. Определившись с местом погребения для себя, старик немого повеселел. Жизнь стала намного понятней.
Приятное путешествие
Днем Василий Иванович находил себе занятия. Мысль о старухе с косой посещала его лишь глухой ночью, когда не щадил сон или от тоски стенала грудь. Пугала не смерть, а приближение к роковой черте, за которой – темнота и неизвестность.
Он пытался увидеть себя в ином измерении – по ту сторону бытия, в котором, как утверждают люди сведущие, в эфир повсеместно разлиты любовь и блаженство. Старался вообразить себя вне себя – отдельно от одряхлевшего, предательски ненадежного тела. Силился представить, но не мог.
Слепо, безотчетно отдаться потоку веры без оглядки на разум, не выходило. То, что жизнь вдруг в одночасье покинет его, принималось с трудом. Был, страдал, плакал, чувствовал, возмущался – и вдруг все исчезнет?! Ничего этого нет?
Что-то должно быть взамен, рассуждал Василий Иванович. Иное – но что? Голова шла кругом, мозг кипел, но долгожданный ответ, изводящий его, так и не приходил. Лишь повышалось кровяное давление.
Тогда он придумал, что смерть – это сон или путешествие, а может быть, перемена времени года. Путь вперед, к неуловимому горизонту, стал похожим на ожидание холодов.
Осознание близкого рубежа перестало мучить его. Появились иные заботы, ведь человек практичный готовится к морозам с лета: утепляет на зиму подпол, забивает рамы ватой и тряпками от сквозняков, загружает на хранение в погреб картошку.
Исход стал легок и понятен, словно кто-то шепнул старику, что смерть – и не смерть вовсе, не пустота, не бездействие, не безвоздушный эфир. Он совсем-то не исчезнет, не пропадет, он двинется в увлекательный