Все мои дороги ведут к тебе. Книга третья. Ольга Шипунова
бутылку вина, и, плеснув себе в глотку, скалясь на Кленова, довольно произнес: – Эх, хорошее вино, Кленов, у тебя! Скажи спасибо мне, что ваши склады и закрома никто не трогает. Пока, – он пьяными губами широко улыбнулся, протягивая руку с вилкой и отковыривая кусок осетрины.
Кленов возмущенно смотрел на него несколько секунд, затем обернулся к Шацкому, явно желая найти в его лице поддержку. Никита сидел в обнимку с темноволосой шлюхой, которая, нимало не смущаясь, закинула ногу в шелковом чулке на его колено, оголив подвязку. Сам Шацкий попивал вино и наблюдал за комиссаром.
– Спасибо тебе сказать? – произнес Шацкий, наконец. – Ну, спасибо, Ростоцкий, за то, что старых знакомых не забываешь. Вино с нами пьешь, девок с нами делишь. Да, господа, поблагодарим товарища комиссара за то еще, что радуется, видя, как Советы армию развалили, и расшатывают страну, пока идет война. Вот они перспективы, да, Ростоцкий? Скоро дойдет до того, что можно будет грабить и убивать без зазрения совести? Тащить все, что плохо лежит, свести счеты со всеми, с кем хотел прежде? Да ты просто герой, Сережа! Вовремя ты с фронта вернулся, а то бы такие перспективы упустил! Ты, кстати, так и не рассказал, как тебе это удалось. Героем или подлецом вернулся, все-таки? Но ведь молодец, а, господа? Ай, да Ростоцкий! Всем нос утер! – Никита в упор смотрел на пьяного, вспыхнувшего комиссара, который, свесив тяжелую голову на грудь, тоже тяжелым серым взглядом смотрел на Шацкого, а губы его кривились в злой улыбке.
– Здесь у них теперь власть, – оскалился злобно Ростоцкий. – Их поддерживают солдаты и рабочие. В этом их сила. Ты бы лучше поостерегся и принял их сторону, Шацкий. Все равно ведь придется.
Никита усмехнулся на его слова и бросил:
– Это как-нибудь без меня. Я – человек вольный, ни под кем ходить не собираюсь. От их лозунгов и призывов изжога берет. Все сегодня к этой власти рвутся, а что делать с ней, в толк не возьмут. А ведь власть – баба капризная. Тех, кто ее не умеет удержать, бросает, да с треском, с позором. Большевикам пошел служить? Кто это? Подонки, что призывали к поражению собственной страны, а потом под шумок, в самые тяжелые дни и месяцы припеваючи пережидали себе в Швейцарии, чтобы теперь обещать нам равенство? Равенство с кем? Вон с теми? – он кивнул в сторону большого зала, откуда слышались пьяные вопли и визги. – Я простого мужика уважаю, работящего, смекалистого, который и в голодный год умеет семью свою прокормить, который умеет работать, как никто. А мародерам и насильникам, что родную землю грабят, дезертирам, которые позиции свои покидают во время войны, поддаваясь на вашу агитацию, да немецким провокаторам, я и руки не подам, не то, чтобы им служить, – он и не заметил, как во время своей речи сильнее подался вперед, сверля Ростоцкого темным взглядом.
На несколько мгновений за столом воцарилась тишина, и только эти двое в упор смотрели друг на друга.
Чувствуя напряжение, Дмитрий