А гоеше маме. Александр Фрост
медленно двинулись в направлении шоссе. Сзади, в хвост колонне, одна за другой пристраивались груженные нехитрым еврейским скарбом подводы.
Проведя смычком по струнам, Изя прислушался, подтянул колок и заиграл медленную, грустную еврейскую мелодию «Аф дем припычек брейнт а файерл» [56]. И только-только на помощь скрипке пришел кларнет, как прибежал раздраженный Приекулис.
– Нет, нет, нет, нет! Ну-ка прекратить! На похоронах, что ли? Так не пойдет, так мы и до завтрашнего вечера не дойдем. Давай, Мендл, дуй в свою дудку что-нибудь веселое, и чтобы все подпевали! Давай эту, что ты там играл у Сорки с Берлом на свадьбе… Ну эту… веселую…
– Какую? Я много знаю веселых, – вопросительно уставился на коменданта Мендл, про себя подумав: «Обгеброхен золс ту зайн [57]. Чтоб тебе всю жизнь так веселиться, сволочь».
– Вот и играй все подряд, а начни с этой, – Приекулис наморщил лоб, вспоминая, что играли на свадьбе музыканты, и, вдруг вспомнив, напел на идиш: – «Ривкеле, ду бинст май лебн, бинст май велт. Ривкеле…» [58]. Ну, короче, ты понял. Вот эту давай, а потом «Ба мир бинс ту шейн», «Бейгале» и «Махатенесте майне» [59], и чтобы все в быстром темпе. Понял? И громче играйте, чтобы сзади тоже было слышно. За-пе-вай!
Колонна проигнорировала призыв коменданта, но Приекулис от своего каприза отказываться не собирался. Именно так, под музыку и с песней, он представлял себе исход жидовской заразы из его родного Силене.
– Я сказал – петь! – побагровев от злости, взревел Приекулис, вытаскивая из старой, потертой кобуры наган и паля в воздух. – Всем петь!
Колонна вздрогнула, втянула головы в плечи и дружно на разные голоса подхватила знакомую мелодию.
– От а зей! [60] – Еще раз проявил знание ненавистного языка комендант, в такт музыке размахивая наганом, как дирижерской палочкой. – И пусть только хоть кто-нибудь рот закроет…
Так с песней шла колонна по шоссе в сторону Браслава. Притормаживали встречные легковушки с офицерами и грузовики с солдатами. Немцы смеялись, фотографировались на фоне евреев, что-то кричали идущим и хлопали в такт мелодии.
– Не отставать! Не отставать! – бегая взад-вперед вдоль колонны, покрикивал на людей Приекулис. – Уже немного осталось. За по воротом будем сворачивать к озеру.
«Браслав – так Браслав, везде можно жить. Что они там, босиком ходят, что ли. Для хорошего сапожника завсегда работа найдется. Начнем с починки, подсоберем денег, а там – кто знает… Если заказы пойдут, может, один день и шить начнем. Напишу Федору – он мужик честный, довезет что надо. Главное – недорого найти хороший инструмент, – Иосиф осторожно нащупал заблаговременно вшитые женой в пояс брюк четыре золотые николаевские десятки. – Не пропадем. Ривка присмотрит за детьми и стариками, а мы с Зямкой на хлеб заработаем. И гори оно синим пламенем, это Силене, вместе со всеми этими Тимбергсами и Приекулисами. Кто знает, может, через пару лет,