А гоеше маме. Александр Фрост
нужду. Следом, припадая на хромую левую ногу, заспешил к тем же кустам Лейбеле Дер Крумер.
– А ты куда, жид? – развернувшись к еврею и расстегивая на ходу кобуру, процедил сквозь зубы Приекулис.
– Да… по… нужде… я, – заикаясь, проблеял в оправдание Лейбеле, пятясь назад. – Всю… э… дорогу терпел…
– Ссы под себя, жидяра. Давай бегом к остальным, пока кишки не выпустил.
Дер Крумер засеменил от греха подальше к середине поляны, с ужасом чувствуя, как сзади прожигает спину волчий взгляд коменданта.
– Зол макес ойзваксен аффен дайн цунг. Клог аф дир. А хунт [62], – пробурчал себе под нос Лейбеле.
Примкнув к своим, он пересилил страх и обернулся. Приекулиса у края поляны не было.
– Потерпи, – поймал затравленный взгляд старьевщика ребе Мойше-Бер и тихо, чтобы не слышали остальные, добавил: – По терпи, скоро все кончится…
«Что кончится, почему скоро?» – хотел было спросить у старика Лейбеле, но не успел. Тишину вдруг разорвали пулеметные очереди и винтовочные залпы.
– Ой а брох! Готиньке! [63] – истошно закричал кто-то в толпе.
Люди в страхе начали оглядываться по сторонам.
– Дети! Дети! Прячьте детей!
Первым побуждением их было не бежать, а, как в стаде, прижаться друг к другу, но уже в следующий миг, осознав, что происходит, люди с отчаянными воплями в неудержимом порыве выжить кинулись врассыпную. Ища спасения, рвались они в разные стороны, но отовсюду их встречал шквал огня, отсекая спасительный лес и оставляя единственный путь отхода – к воде, где их неминуемо настигала смерть. Безжалостно косили все живое на своем пути пули. Разбрызгивая кровь, рвали в клочья одежду, вгрызались свинцом в плоть, вырывали куски мяса. Казалось, что земля содрогается от беспрерывной стрельбы, стонов раненых, предсмертных хрипов умирающих, истошных криков отчаяния и проклятий еще живых, но уже вычеркнутых из жизни людей. Воздух насквозь пропитался едким запахом пороха и крови.
– Шма Исраель… [64] – стоя на коленях и, как ребенка, качая на груди священный свиток, шептал окровавленными губами молитву Мойше-Бер. – Адонай Элохейну – Адонай эход… [65]
– Ой, боже мой, боже… мой, боже мой, что же это, Мендл? Они убьют нас, – всхлипывая, причитала Маня Шлосберг, мертвой хваткой вцепившись в рукав мужа, но, вдруг охнув, осела на землю, словно выпустили из нее воздух.
Всего на несколько секунд пережил жену аптекарь Мендель, наповал сраженный метким винтовочным выстрелом. Упал навзничь, широко раскинув руки со сжатыми кулаками, кузнец Мотл. Рядом на боку, неестественно вывернув руку, остановившимся взглядом смотрела на мужа Соня.
– Мама! Мама! – дергая за рукав бездыханное тело матери, плакал перепачканный в крови ребенок.
Прижимая к груди свой саквояж и терзаясь бессилием хоть чем-то помочь умирающим вокруг людям, дико озирался по сторонам доктор Мейер Френкель, но пулеметная очередь оборвала и его