Дети распада. Александр Степаненко
Хоть я и не люблю очень, когда она так говорит.
Семенов от меня отвернулся, а я сижу и слезами давлюсь. Думаю: повернется еще хоть раз или нет? И злюсь на себя и жалею. И на него злюсь и его жалею. А он, не знаю даже – с чего бы, вдруг и впрямь поворачивается. Да еще и говорит что-то вроде того, что, мол, не дуйся Светка, а что я еще мог сказать? А я чувствую: ну все, сейчас точно разревусь тут при всех, кошмар! Вот ведь чудесный-то какой, просто ангел настоящий! Что он сказал-то, о чем это он – я даже и не поняла.
А все вокруг прям затихли и локаторы свои настроили. Они настроили, а я тогда и думаю: а правда ли – такой уж чудесный? Может, думаю, это он слезы мои заметил и посмеяться теперь надо мной решил? Сейчас я тут совсем размокну, а он как отвесит что-нибудь! И все они ржать надо мной начнут!
Отвернулась я от него, в общем, и послала опять подальше.
Вот такая вот из меня Наташа Ростова, короче. Сижу вот, пишу, на тетрадь капаю. И руки совсем опускаются. Лет уже семнадцать скоро, а ни ума, ни фантазии. Как по-другому внимание к себе привлечь, так и не умею. Покажите мне еще одну такую дуру! Сама бы, наверное, со смеху померла.
Лучше б вообще никуда не ходила, ничего не делала.
И в поход не пойду, ну его. Кому я там нужна?
В дверь звонят, Головин опять, наверное. Не пущу его. Нет меня. Рисовать буду.
Интересно все-таки: поверил ли мне Семенов?
Головин только что явился и сказал, что утром сегодня, обходя эти свои «точки» у метро, опять Тарасову там видел, со своим торгашом. Сказал, главное, и стоит мрачный такой, как будто сам за Семенова страшно переживает. Или, может, это он за меня?
Ты, говорит, Светка, если что, только скажи, мы торгаша этого быстренько от нее отвадим. Я ему: ты, что, спятил, что ли? Торгаш-то, говорю, причем? И вообще: чего это ты манеру взял мне о личной жизни Тарасовой докладывать? Мне-то какое дело? Он руками только развел. Понятно, говорит, какое дело. Кто, мол, говорит, об этом не знает-то? Сама, тем более, подтвердила. А я ему: всем вам, говорю, до меня дело есть, что ли? А мне, если до кого и есть, то уж точно не до этой прошмандовки. А он опять свое: ладно, Светка, не злись. Если что, говорит, у тебя я есть, ты так и знай. Ну и ушел. Видит: не в духе я.
Как же это так? Ведь хороший он, Головин-то, добрый на самом деле, хотя вроде бы, по всему, с чего бы ему хорошим быть? И ко мне, видно, всем сердцем. А у меня к нему – ну ничего. Как младший брат он мне, несмышленый, хоть и старше на два года. И больше – ничего.
Может, и у Семенова ко мне так? А я все вокруг него прыгаю? А он – чего? Ну не заставишь же себя. Вот я же не могу.
Уж взял бы сестрой хоть.
А в поход – пойду. Еще как пойду! Еще как пойду, потому что… Да что же это такое?! Как же можно так нагло и так тупо всех обманывать и при этом чтобы тебе все, абсолютно все сходило с рук?! Нет, я на это просто не могу… я не имею права на это спокойно смотреть и делать вид, что меня это все вообще