.
не получалось. И, в итоге, занимаясь любовью первый раз в своей жизни и занимаясь ею с Иркой Тарасовой, я был и с ней, и не с ней. И я ничего не мог с собой поделать – потому что из всего того, что произошло в моей жизни до этого момента, только одно было для меня по-настоящему значительным, неподдельно осязаемым. Оно заслоняло собой все, оно было для меня много-много больше всего остального мира вокруг. И это было вовсе не что-то потустороннее. Что бы я ни делал, с кем бы я ни был и чем бы ни занимался, я все равно не мог этого забыть: я все равно был там, со Светкой, на лесной тропинке.
Еще несколько слов
– Значит, не первый? – спросил я.
Мы лежали абсолютно обнаженные на Иркиной кровати, и я чувствовал себя неудобно, как будто стоял голый перед толпой совершенно посторонних людей. Но ей это, похоже, нравилось, и просить ее накрыть меня валявшейся в ногах простыней мне тоже было неудобно, поскольку это выглядело бы смешно и глупо.
– Да… угораздило вот… – она тряхнула головой и, одновременно, махнула рукой, как обычно, не глядя на меня. – Но, в общем, какая уже разница-то? Это все глупость была.
– И когда же тебя угораздило? – не сдержался я.
– Да… было дело… – опять неопределенно бросила она и повернулась ко мне спиной.
Расчет был верный. При виде ее задницы мне сразу стало не до расспросов.
Тетрадь вторая. Правда Клейменовой
Не знаю, не знаю, не могу понять, почему все считают, что я какая-то не такая, какая-то там «наглющая», какая-то вся такая напоказ! Как повелось чуть не с первого класса, так и слышу постоянно одно и то же: «Ну ты наглая, Светка!», «Ну ты даешь!», «Ну ты вообще!», «А ну, веди себя прилично!» и все в таком роде, а только кто бы мне объяснил, что же я, собственно, такого делаю, чтобы такое обо мне утверждать, чтобы за моей спиной без конца поливать меня своими отвратительными помоями и делать меня вечно за все ответственной, даже за то, о чем я знать не знаю, ведать не ведаю. И все ведь одно и то же: я еще и рот-то не успею открыть, а обо мне уже все-все и всё знают, и в сто раз лучше, чем я сама знаю о себе. И вечно трут и трут у меня что-то за спиной, я даже стала замечать за собой, что все время зачем-то назад оглядываюсь и все время мне кажется, что кто-то там шепчется и надо мной смеется. И все время так и хочется за эти «хи-хи» да «ха-ха» взять и заехать просто по какой-нибудь тупой и самодовольной физиономии.
Господи, как же так получилось-то, а? Что же я за несуразное создание какое-то?! Вот ведь постарались-то милые родители! Сколько лет уже, а и подруги-то нормальной нет ни одной! Анька Завалишина – и ту увезли в Солнцево, в итоге: и телефона даже нет, и на оленях не доскачешь. А эти, все, что остались, – только коситься-то и умеют. Разве что Некрасова вот – вроде с головой, а и та – косится. Ей рядом умных не надо, ей тоже лучше Тарасову эту, тупую, лживую сучку.
И чего, спрашивается, потом пальцем-то показывают и у виска крутят, что я с этими