Логика Аристотеля. Первый том. Валерий Алексеевич Антонов
проник в тайны природы сверх человеческой силы; следовательно, ему должен был помочь добрый или злой ангел. Агриппа называет его предшественником Иисуса Христа. В таком почете Аристотель находился примерно пятьсот лет, с 12 по 17 век.
В огромной школьной системе этого времени он не был просто философом среди других, а «тем» философом. Некоторые противники, которые уже тогда высказывались, считали, что не могут бороться с ним как с другим недостаточным писателем; и для них он был велик как антихрист. Противники Аристотеля не смели намного меньше, чем противники Библии. Пятьсот лет учения Аристотеля о Боге и мире давили на умы как церковное догмат.
Слава Аристотеля еще гораздо старше. Шопенгауэр ошибается, утверждая, что Аристотель стал знаменитым лишь через двести лет после своей смерти ради тщеславия. Ученик Платона и учитель Александра Великого сразу же утвердился благодаря обилию своих трудов.
Тем не менее, в поздний период греков у него все же были соперники. Но затем, в эпоху латинско-христианской культуры, его влияние стало расти скачкообразно с известностью его произведений. В конце концов, именно арабы завершили его триумф на Западе. Благодаря арабам язычник Аристотель стал единственным философом христианского мира.
Глубочайшие споры уходящего Средневековья велись вокруг Аристотеля, с искусственными терминами, созданными им. Полные две тысячи лет, от мирового владычества Александра до 17 века, его идеи оказывали пагубное влияние на мышление. Нет другого примера такой долгой продолжительности власти системы слов.
Ренессанс стремился вернуться к Платону, старому противнику Аристотеля, если верить сплетням истории философии. Однако непогрешимое положение Аристотеля в огромной образовательной системе осталось непоколебимым. Только научные достижения Коперника, Кеплера и Ньютона смогли разрушить здание, которое еще противостояло Гассенди.
Еще Мольер насмехается над школой Аристотеля, как над живым врагом. Два тысячелетия Аристотелю понадобилось, чтобы реализоваться. Затем он, казалось, умер, как греческие боги. Естествознание искало свои собственные пути, а философия начала освобождаться от категорий Аристотеля. Едва ли сохранились оценочные суждения философа (мораль и эстетика), по крайней мере, в словах; новое вино везде лилось в старые бочки. Внимательные наблюдатели, конечно, могли бы увидеть, что и в этих областях старый флаг скрывал новую нагрузку. Ни в художественной практике Корнеля и Расина, ни в драматургии Лессинга настоящий Аристотель не жил. Только традиция жила, ссылаясь на него. Еще более внимательные наблюдатели могли бы уже тогда обнаружить, что это всегда так было, что каждое столетие учило своего собственного духа под именем Аристотеля, что ни в метафизике, ни в физике философа научная работа двух тысячелетий не была предвосхищена: что во все времена всю культурную эволюцию вкладывали в него и так делали его гигантом.
Это понимание противоречит новому лозунгу, который возник после исхода и ухода