Инспекция. Число Ревекки. Оксана Кириллова
ростомер, – я кивнул, – но я сразу смекнул, что это хорошо лишь для показа делегациям из Берлина, но для серьезных объемов не подойдет. А нам тогда гестапо как раз отправляло на уничтожение русских комиссаров, политруков и прочий красный сброд, которых мы расстреливали в гравийном карьере. Наш гауптштурмфюрер Фрич решил проявить инициативу и бросил им в камеру «Циклон». Я потом проверил и убедился, что в целом это безопасно, нужно только надеть противогаз. Я велел к русским добавить больных из госпиталя. Их на носилках занесли и там сложили, потом туда же затолкали и военнопленных. Ну а кого еще?
Хёсс развел руками, будто это я задал ему вопрос с претензией, я же по-прежнему молчал.
– Мне их той осенью только за один октябрь почти десять тысяч доставили. А у меня тогда под них всего девять бараков: голые стены и бетонный пол, ни нар, ни одеял. А где взять, когда все так скоро? Но у нас еще ничего – были хотя бы бараки. А в Гросс-Розене[8] и того хуже: стройка еще шла, селить было негде, согнали их на пустырь, там и держали несколько ночей. Так они, как муравьишки, тут же нарыли себе землянок голыми руками – в октябре! – и приготовились располагаться, веришь? Просто поразительный народец по приноравливанию к условиям. Мы той осенью как раз под Биркенау[9] место готовили, – Хёсс продолжал прыгать с темы на тему, уверенно отдаляясь от основного повествования, которое сам же и завел. – Я и погнал русских со всеми на работы: они там у меня и лес валили, и пни корчевали, и канавы расчищали, и фермы разбирали. Инструмент – кирка да лопата да руки, больше ничего! Но работали, видишь ли. Там, где остальные кучами мёрли, эти продолжали держаться. В какие бы условия мы их ни ставили, они всегда приноравливаются и до последнего сохраняют свою изворотливость. Помню, отобрали у них в наказание за что-то миски. Так они стягивали свои пилотки и в них получали паек, и тут же выхлебывали, да так быстро, что суп и просочиться не успевал. Хотя ты можешь себе представить, как такая пилотка через несколько дней выглядит и как воняет, – Хёсс скривился. – А мясо себе добывали знаешь как? Крысе свой кулак подсунут, она вцепится, а им того и надо – кулаком об стену, вот и мясо. Не брезговали ничем, кидались на каждый объедок. Когда потеплело, бывало, найдут лягушку и жрут еще живую. Отвратительно. Но что меня поразило: вечером бредут эти русские полутрупы с рабочей площадки, ноги обмороженные еле переставляют, а глаза горят. Чем-то неприятным горят, честно признаться. И никогда взгляда не отведут. Наоборот, уставится такой на тебя безо всякого страха… Чумная раса. Опасная, безусловно. У них ведь еще какая-то просто феноменальная тяга к побегам. Ты знал, что половина всех побегов – на счету русских? Я тогда сказал себе, что обязан выполнить свой долг во что бы то ни стало, без всякой там сентиментальности и оглядки на совесть, ибо это наш долг не только перед нашими детьми, но и перед всей цивилизацией. И я распорядился не выдавать им теплой одежды!
Я
Гросс-Розен – нацистский концлагерь в районе села Гросс-Розен в Нижней Силезии (1940–1945).
Освенцим (нем. Аушвиц) был комплексом из трех основных лагерей: Аушвиц I – главный лагерь, в котором располагался административный центр, Аушвиц II – Биркенау, в котором происходило непосредственное уничтожение в газовых камерах, Аушвиц III – рабочий лагерь Моновиц, созданный и функционировавший для компании «И. Г. Фарбен», и ряд других, менее крупных, рабочих лагерей для фабрик и шахт.