Я вернусь к тебе, милая!. Алиса Елисеева
люди, пока я работать не могла. Очень деньгами брат его помог старшенький. Молчун такой, а сердечный. Мирошка, ты у нас умница, цветы то какие красивые, это кому принесли?
Цветы я подальше от себя уже в угол палаты поставила в ведро железное с надписью затертой.
– Не знаю, мама. Приехала, и цветы кому-то привезли. А сердечный Илья ничего не говорил тебе?
– Когда? Сейчас?
– Когда деньгами тебе помогал.
– Сказал для вас вот деньги, чтоб уход был, лекарства.
Я хотела плюнуть куда-нибудь, например, ему в лицо, и песню спеть, чтобы успокоиться. Но виду не подала.
– Мама, а кто со мной поедет в Москву? Алёнка сможет? Или Тетя Нина?
– Я поеду. Отпрошусь. Если вынудят – уволюсь, потом приеду и устроюсь заново туда же или … да куда-нибудь напрошусь. Доктор сказал это очень важно, чтобы ты была не одна и ничего не боялась. Всё будет хорошо, Мирочка моя!!!
Вот и вызвали в Москву. После двух дежурств и наших коротких получасовых бесед с Вадимом… Николаевичем о жизни и мире во всём мире.
Своего сопровождающего я увидела издалека.
Парень с широкими плечами, крепкого телосложения, высокий, выбритый затылок, короткие русые, чуть осветленные волосы. Глаза карие, ресницы густые. Нос прямой, черты лица четкие, скулы широкие, квадратный подбородок. Подойдя к Илье, я чувствовала себя самым маленьким и несчастным существом. Он огромный. Илья-Насильник огромная груда мышц. Существо мужского пола, который не мужчина.
По его виду было всё ясно, он сам не рад. Сразу сел в машину и захлопнул за собой дверь.
С заднего сиденья вылезла мама и помахала рукой. Так легко и тепло, по-деревенски, с радостной улыбкой.
А я еле выдавила из себя эту улыбку. Мне хотелось развернуться, зайти в больницу и закрыть старую, окрашенную масляной краской дверь.
Но вдохнув больше утреннего воздуха, почувствовав головокружение, я обвела взглядом больничный двор и шагнула со ступенек.
– Эй, дочка, осторожно! Не упади! Ничего не забыли? Ехать-то пять часов. В туалет сходила?
Я усмехнулась, сердце стучало «тук-тутук -тутук тук», утром хуже, днем лучше, вечером хуже.
Илья быстро выскочил из машины, что-то сказал матери и обвел ее вокруг, усадил за пассажирское сиденье. Потом резво без улыбки, как будто он выполняет какую-то важную работу, рванул ко мне.
– Пойдем… – сурово приказал. – Я тебя отвезу, это важно.
Я старалась вести себя спокойно, посмотрела на него. Знала с детства, видела, как рос, всегда в спортивной одежде, всегда выбритый затылок, всегда напряжен, как штангист перед поднятием штанги. Молчун. Здоровался, кивал и шел поднимать свои гантели. Медалями вся его комната завешана, кубками заставлена.
– Мира, пойдем, надо ехать… – снова сказал он уже тише. – Я буду молчать всю дорогу, отвезу и заберу.
«Чтобы ты провалился» сказали ему мои глаза.
Что он делает с моим сердцем? Да оно просто задыхается от обиды. Нет, этого нельзя допускать! Его нельзя ненавидеть. Прошло уже два года, уже скоро три пройдет!
Я хочу жить ради мамы.