Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти. Сантьяго Постегильо
не сто пятьдесят тысяч драхм, а двести сорок.
По правде сказать, изначально он рассчитывал на Фессалонику больше, чем на Митилену.
Но в Фессалонике он потерпел неудачу.
Все шло наперекосяк.
Сопровождаемый матросами и слугами, Лабиен понуро зашагал по улицам города к порту, чтобы вернуться на корабль и дожидаться там денег, обещанных Пердиккой и Архелаем.
Они пересекли оживленную площадь, запруженную торговцами. Движимый врожденным любопытством, Лабиен пытливо озирался: это был невольничий рынок. Работорговля процветала при любой погоде и в любые времена, как виноградарство или выращивание оливковых деревьев. У работорговцев водились деньги, но они никогда не давали взаймы.
– Ты, придурок, поднимайся, – приказал один из работорговцев какому-то человеку с цепями на запястьях и лодыжках, который был выставлен на продажу, но, похоже, отказывался подчиняться и показывать себя во всей красе.
Лабиен заметил, как проницателен взгляд раба, продолжавшего сидеть на земле вопреки приказу работорговца.
Хлыст свистнул в воздухе и со звоном хлестнул непокорного. Один, два, три, четыре удара… Наконец раб поднялся. На его теле виднелись многочисленные следы от ударов плетью: на груди, руках и ногах. Видимо, только это заставляло раба подчиняться.
– Непокорный, но крепкий, как дуб, – объяснял работорговец. – В нем чувствуется прирожденный боец, прекрасный гладиатор, главное – его приручить.
Рабы, гладиаторы… все это не волновало Лабиена. У него имелись более важные дела – например, убедить власти Митилены выдать ему двести сорок тысяч драхм… Он повернулся, чтобы продолжить путь к гавани, и внезапно столкнулся с человеком, неслышно стоявшим у него за спиной.
– Простите, – пробормотал он.
Человек ничего не сказал, смерил его презрительным взглядом и, не приняв извинений, двинулся к торговцу, чтобы переговорить с ним.
Лабиен посмотрел вслед незнакомцу. Он не знал, что перед ним Лентул Батиат, ланиста, наставник гладиаторов из бойцовской школы в Капуе, путешествующий по восточным провинциям в поисках бойцов с редкостными качествами.
– Этот мятежник, возможно, подойдет мне, – заговорил Лентул.
– Его зовут Спартак, – отозвался торговец. – Сколько ты предлагаешь?
Деньги, вечные деньги.
Лабиену был безразличен их торг. Его волновало нечто гораздо более важное, чем заурядная купля-продажа раба, презренного существа, воспринимавшегося в римском мире только как товар.
Внезапно он подумал, что если вернется в Фармакузу, не собрав выкуп, то сам станет рабом, станет никем.
Они жили в безумном мире, где все в одно мгновение превращалось в ничто, а жизнь – в смерть.
X
Письмо
– Случилось то, чего я больше всего боялась: Цезарь не вернется живым из этого путешествия.
Корнелия