Мракобесия. Наталья Юрьевна Царёва
и методики лечения у вас наверняка здорово от наших отличаются. А значит, это еще большой вопрос, будет ли котироваться мой диплом.
– Дорогая моя, я сделаю все, что смогу…
– Да, конечно. Не думай, я не боюсь, мой выбор уже сделан. Я всего лишь пытаюсь трезво оценить ситуацию.
– Марийка…
– Подожди, дай мне сказать. Я всю жизнь, с самого детства, мечтала об этой работе, с тех пор, как… как умерла мама. Черт, вот видишь, до сих пор трудно это выговорить: как мама покончила с собой. Я просто не вижу себя в какой-то иной роли. А заниматься детьми, хозяйством… я знаю, конечно, что ты мог бы меня содержать, но ты же понимаешь, это абсолютно неприемлемо для меня.
– Да.
– Так что мы имеем в сухом остатке? А в остатке мы имеем, что здесь я как-никак, а все-таки нужна и даже очень, это я тебе честно скажу, а буду ли нужна там – это еще под бо-ольшим таким вопросом.
– Ты будешь нужна мне, – сказал я, прекрасно понимая всю несостоятельность этих слов. Но я должен был их сказать.
– Тебе? Да, конечно. Собственно, только поэтому-то я ведь и еду. Но, Влад, ты же знаешь, я не жена, вернее, я не только жена. Кроме любви, кроме семьи есть еще Дело, которым я занимаюсь. Тебя еще не было у меня, а Дело уже было и было давно.
Ну что я мог на это сказать?
– Прости.
– Что? Да нет, это я должна просить прощения за то, что порчу тебе настроение. Просто я хотела проверить, правильно ли понимаю ситуацию. Оказывается, правильно. Извини.
Я обнял ее за плечи. Глаза у нее были сухие, это точно. Только кто знает, что творилось в ее душе…
Если бы мне пришлось отказаться от своей работы это было бы немножко похоже на смерть. Имел ли я право просить ее об этом?
Впрочем, ведь она сама делала выбор, я же ее не заставлял…
Ага. Только поставил в такое положение, из которого не было никакого другого реального выхода. Не могла же она меня бросить.
Хотя почему это не могла?
– Да еще по нашим буду скучать, – тихо произнесла она. – Ты появился позже, ты не знаешь, сколько всякого у нас было. Ведь они мне как семья… Даже Аркаша с Жанной. Черт! Никогда бы не подумала, что скажу что-нибудь в этом духе.
Я разжал объятья, сказал, выталкивая слова из глотки, как прокуренный воздух из легких:
– Может быть, тебе стоит остаться? В конце концов, ты еще ничего не обещала.
Она чуть-чуть улыбнулась.
– Да нет, я все решила. Пускай уж это будет мой личный подвиг. Уезжали же в Сибирь жены декабристов…
Внезапно стало очень больно – почти физически, душа пылала, как воспаленное горло или лицо в бреду.
– Ты обиделся? Черт, ну что же я за дура такая бесчувственная… Ну прости, прости, зайка, я не буду больше. Ну вот, я же люблю тебя и я с тобой, и всегда буду с тобой, что ты, любимый мой…
Было очень стыдно: она утешала меня, как нянька, ухаживала за мной, а я эти ухаживания, утешения, кашку жиденькую, пюрешко сладенькое – принимал. В то время как сам лишал ее всего, что ей дорого и любимо, и близко, и даже не знал, сумею ли предложить взамен