Вдыхая тень зверя. Евгения Якушина
задержанный, – я служу в этом театре. Я театральный художник.
Котов, которого с души воротило от всей этой тягомотины, снова смачно сплюнул.
– Ясно, – игнорируя грубую экспрессивность коллеги, проговорил Велизар Евграфович. – Так почему вы спрашивали актрису Эпельгольц, гражданин Руднев?
– Мне нужно было как-то объяснить, почему я звоню в дверь к незнакомым людям, – тускло произнёс Дмитрий Николаевич, которого к тому времени начала одолевать невыносимая усталость. – Самый очевидный повод в таком случае – поиск какого-нибудь человека. Вот я и назвал первую пришедшую мне в голову фамилию.
– Первую пришедшую в голову? – с вопросительной интонацией повторил Маркизов и чиркнул по лицу Руднева проницательным взглядом. – Какие отношения вас связывают с гражданкой Эпельгольц?
Совсем не к месту Дмитрию Николаевичу отчетливо вспомнился цветочный запах тёмных, как палисандр, волос и тепло мягких дразнящих губ Фифы.
– Это не имеет отношения к делу, – ответил он, слабо мотнув головой. – Я же сказал, что назвал её фамилию просто потому, что она всплыла в моей памяти.
– Дмитрий Николаевич, – снова тихо вмешался Савушкин, – если эта женщина ваша хорошая знакомая, она сможет подтвердить, что у вас не было причин искать её в том доме. Это будет свидетельствовать в пользу вашей версии.
Возмущённый неуместными обсуждениями какой-то еврейской бабы и неприкрытым потворством убийце со стороны товарища Савушкина, Котов уж собрался высказаться, но Велизар Евграфович его опередил.
– Савелий Галактионович, я бы попросил вас воздержатся от замечаний! – возмущенно потребовал он. – Иначе я буду настаивать на вашем удалении с допроса!.. А вам, гражданин Руднев, я имею сказать, что даже если десяток Эпельгольц поклянутся в вашей невиновности, это ничего не будет значить в свете имеющихся против вас улик.
– Каких улик? – бесцветно спросил Руднев.
Маркизов приосанился. Беспричинная, но разрастающаяся в его душе жгучая досада на Дмитрия Николаевича развеяла его неуверенность и приободрила.
– Вы можете как-то объяснить наличие крови на ваших руках и одежде, гражданин Руднев? – на этот раз вопрос Велизара Евграфовича прозвучал бодро и отчетливо, словно третий звонок в театре.
– На меня упала вешалка, – в отличие от дознавателя, Дмитрий Николаевич с каждой минутой чувствовал всё большую апатию.
– Она вас поранила? Хотите сказать, эта ваша кровь?
– Нет, не моя. На вешалке висело замаранное кровью пальто, оно меня и испачкало.
Маркизов отложил ручку, подпер голову кулаком и недоуменно уставился на Руднева.
– Дмитрий Николаевич, – впервые за всё время допроса он обратился к задержанному по имени-отчеству, – вы сами-то понимаете нелепость вашего объяснения?
– Что же в нём нелепого? – слабо пожал плечами Руднев. – Проверьте и убедитесь, что я говорю вам правду, всё пальто в крови…
– Мы уже в этом убедились, гражданин Руднев, – нетерпеливо оборвал