Мост Серафина. Хроники отвергнутых территорий. Игорь Гречишников
align="center">
(73 ЧАСА ДО НАЧАЛА МЯТЕЖА.)
Пока я спал, исходя потом в рабочем комбинезоне, маленькую кабину бункеровщика осветили разноцветные огни. «Северная корона приветствует вас на Территории Восточной Ниневии»
– Тягач «Штефан Прайд»: Северная корона- форт Джексон- выходим на конус посадки. Примите доброе утро, примите запрос трассы конуса Хайзенхоф-Ниневия.
– Хайзенхоф- форт Джексон – Ниневия, доброе утро принимаю, запрос трассы откладываю – пятнадцать минут.
– Тягач «Штефан Прайд», Северная корона, доброе утро отзываю!
– Мне нравится, когда всегда проводы, старт, а потом думаю- н..я я сюда прусь?
– Ага, а потом наступают тяжелые будни.
– А я все… Крайний раз.
– Хахаха… Давай, короче, когда взметнешься еще, с тебя бутылка.
– Не, все. Last flight.
– Я от тебя слышу это уже в десятый раз..
Я поднял мутный взгляд, страдая от липкой жажды. Прямо подо мной, за переплетом рамы начинался колодец из гигантских конструкций, уходивший на сотни километров вниз до самой поверхности. Ниневия – желто-голубая линза выгибалась под нами и буквы «Северная Корона» наваливались на кабину, поглощая ее голубым нежным светом. Мы находились на входных конструкциях Ниневийского Орбитального Лифта.
«Radio Bemba, signore presidente! De-de-de-de Cahi in Trampa, shasinjа jenema ma-ma-ma mala vida!» заорало что-то в кабине, и я вздрогнул.
– Чего ты? Это местное радио!
Я уже час сидел, прячась под грязным стеклянным козырьком от свинцового солнца. За моим плечом поднималась прямо из пустыни череда стеклянных игл, отвесных волн и утесов. Ветер тяжело гремел билбордом «Внимание! Вы пресекаете территорию восточной Ниневии!». На остановке, не было ни души, и вообще вокруг было просторно, ветрено и безлюдно. По дорожному виадуку вдали, поблескивая, двигался какой —то транспорт. Я смотрел на небо и не видел ни единого намека на активность. Небо было густым, синим, уползало за горизонт выцветающими краями и только кое-где между небскребами я видел аккуратную, почти незаметную линию. Ее словно кто-то провел специально, называлась в наших исследованиях линией интерференции, по ней мы калибровали зеркала, ожидая появления главного маркера перед вспышко – «португальского кораблика». В этих местах линия была ясная, четкая и необычайно устойчивая, я задумался, привычно прикидывая показатели для зеркал…
«Ребел Софт. Обращение к Ниневии!
..МЫ ОТВЕРГАЕМ ОБВИНЕНИЕ В ФАШИЗМЕ, ЭКСТРЕМИЗМЕ И НАЦИОНАЛИЗМЕ, ПОТОМУ ЧТО ПРИ ОСВОЕНИИ НОВОГО МИРА ЛУЧШИЕ ПОКАЖУТ СЕБЯ САМИ. ТЕ ЦЕННОСТИ, КОТОРЫЕ МЫ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ СЧИТАЛИ ИСТИННЫМИ, И КОТОРЫХ МЫ ЖАЖДАЛИ…»
Я вскочил, перепуганно оглядываясь. На стекле в такт своим истерическим воплям, дрожала и горела проекционная листовка. Я, морщась, принялся ее рассматривать и даже попытался ногтями сковырнуть, но она лопнула, погасла и заткнулась.
Я обернулся и выглянул на дорогу. Черный, элегантный старомодный, похожий на кожаный диван