Мост Серафина. Хроники отвергнутых территорий. Игорь Гречишников
жизнью, надеждой и проклятым миром. Ты извини, сынок, но от Россомарша меня тянет говорить высопарно, как испанского проходимца. Ну что, ты согласен?
– Две недели? Не знаю, разрешат ли мне.
Он засмеялся и раскашлялся, сплюнул, поглядел на Эмилио и снова засмеялся. Руфина убирала свои коробочки в пакет, похлопала отца по спине и подмигнула Эмилио.
– Разрешение? Вот бы я спрашивал разрешение у всех своих начальников, мать их за ногу, я бы…
Он задумался.
– Я бы и половины пути не сделал. От половины пути. Не беспокойся, отдам тебе его минута в минуту. Мне некуда бежать, безносая ждет меня за каждым углом. Она, если хочешь, будет поручителем в нашем договоре! Я носился всю жизнь, меня проклинали все, кто знал, и кажется, было за что. Теперь просто дай этим часикам дотикать. Ну что, дашь?
– У меня будет свое условие, разве что.
– Ах ты еб… й торгаш!
– Но оно вас не стеснит, синьор! Скорее развлечет.
И они опять договорились, а вечером Эмилио сидел в одном из кабинетов Института. Человек в кресле напротив смотрел с высоты двадцатого этажа на море, на поросль мачт далекого пирса, мял салфетку, и говорил Эмилио:
– Нет, – честно сказал Эмилио. О каком мире вы говорите? Все пожилые синьоры в последнее время говорят о чем-то загадочном.
– Пожилые синьоры увлеченно обсуждают, как они впадают в детство! Слабоумие и деменцию! Ладно, забудь…
Человек вместе с креслом отвернулся от окна, отбросил салфетку, залпом выпил остывший кофе и спросил:
– Ты говоришь, он упоминал имя?
– Да, кажется женское имя.
– Охра?
– Точно.
– Больше ничего про нее?
– Сказал, что… драгоценность. Нет, что сокровище.
– Никогда я с ним не соглашался. Ни в чем. Только с этим не буду спорить. При первой возможности, передай ему, что Швайгер будет на его похоронах, и если что, ждет на свои. Потягаемся напоследок!
На следующее утро Эмилио, взяв пропуск, был в палате госпиталя святой Ориофы и ждал Синто Сандовала. Он установил на треноге записывающее устройство рядом со столом, подготовил термос с кофе и прилежно сложил руки на столе, как второклассник.
Ему почему-то подумалось, что если ему сейчас двадцать семь лет, то через десять лет неизбежно наступит тридцать семь. А потом время помчится, пригибая голову к только одной, ему известной точке. И ему было интересно только одно – а вдруг, где-то, там, на страшной высоте ноябрьских созвездий действительно есть кто-то, кто смотрит сюда, и взгляд этого человека как скорость света достигнет Земли, когда его самого, этого человека, костей уже не найдешь. И самому Эмилио стоит глянуть в ответ, как время подхватит его и потащит туда. Эмилио Коцепус нащупывал царапины на белом столе и думал, каково оно – такое бессмертие? Спустя двадцать минут он задал этот вопрос Сандовалу. Тот выслушал внимательно, растирая каждый глоток «Россомарша» языком во рту, потом вытащил «Шнейдер» и положил его перед собой.
– Перед