И заблестит в грязи алмаз. Илья Игоревич Иващенко
сам верный адепт супостатской идеологии, «надо рубить кэш, йеп». В остальном же главными ориентирами и объектами вожделения для него были дорогие брендовые вещи, предметы роскоши и «ла́кшери ла́йфстайл» как таковой. В общих чертах Радик представлял из себя образцовый экземпляр того личностного типажа, что в его любимой всем сердцем Америке насмешливо зовется «wannabe». Сам же воннаби́ об этом догадываться, ясное дело, не смел.
В придачу ко всему вышесказанному, Родион был выходцем из очень обеспеченной семьи, то есть входил в разряд немногочисленных вымирающих рандомельских мажоров; нигде не работал, перебиваясь лишь случайным заработком; проводил подавляющую часть своего времени за играми перед экраном монитора и на разного рода тусовках, где губил свое здоровье непомерными объемами выпитого алкоголя; обладал смазливой внешностью; был на целую голову выше Энвидия и, в отличие от него, имел атлетическое телосложение, а также подаренные родителями двухкомнатную квартиру и черный BMW X5, в связи с чем объяснимо и закономерно пользовался большой популярностью у противоположного пола.
Как уже можно было догадаться, все вышеперечисленное – как по отдельности, так и в совокупности – резко контрастировало с жизненной философией Марковича. В связи с этим Радик откровенно раздражал Сапога, который не особо-то старался это скрывать и зачастую в открытую глумился над речью, суждениями и способом существования друга. Взаимоотношения же их вследствие этого всегда были весьма сложными и запутанными.
Ну а Энвидий тем часом приближался к месту своего назначения. Как ни странно, но остававшийся до жилья Рязанова отрезок пути он осилил без каких-либо происшествий и вызванных ими репутационных, равно как и имущественных потерь. Впрочем, Сапог при любом раскладе не склонен был недооценивать богатство жизненной фантазии, а оттого не переставал чуять подвох и с задорностью оптимиста полагал, что все худшее еще впереди.
Кроме того, ему не давали покоя угрызения совести по поводу эксцесса с Гусаровым, перед которым он чувствовал себя смертельно виноватым. «Так. Надо будет прийти домой и обязательно написать, извиниться. А еще лучше – позвонить и спросить, сколько я ему должен», – твердо решил для себя ощущавший потребность загладить свою вину Сапог.
На подходе к элитной новостройке, в которой жил дожидавшийся подмоги товарищ, лежавший в кармане мобильник Энвидия сердито завибрировал и игриво булькнул звуком уведомления о полученном сообщении. Достав свой бюджетный южнокорейский аппарат и взглянув на экран, Эн увидел значок голосового сообщения от Родиона. Сапог без особого энтузиазма воспроизвел запись и, прицокнув, с неохотой поднес динамик устройства к уху:
– Йеп, дура, ну чет ты там пропал ваще, где застрял-то? Я тип скоро по делам лива́ю.
«На подходе, через минуту буду», – про себя посмеявшись над приятелем, на ходу напечатал в ответ Сапожников и убрал смартфон.