Блуждающий. Мария Валерьева
и всегда пытались сделать нашу жизнь лучше. О поездках на море и ремонте на веранде, о скандалах и перемириях. О том, как Лешка в шестнадцать сломал руку, и я кормил его с ложки почти месяц, пока он сам не приноровился. Рассказывал про Аленкины утренники в детском саду, на которые помогал ей учить стишки. Как мама приходила ко мне перед сном и рассказывала интересные истории, которые услышала от знакомых и по телевизору. Как папа пытался научить меня колоть дрова, чинить машину и перекладывать крышу, а я, дурак, так ничему толком и не научился, и даже о том, как мы провожали Лешку во Владивосток, как всю дорогу до вокзала папа читал ему нотацию, а мама сверялась со списком номеров полезных людей, которые выдавала брату перед отъездом, и проверяла билеты на поезд и самолет, словно могла взять другие.
А потом, спустя какое-то время, через несколько рассказанных историй, она вдруг прошептала:
– Спасибо. – Странно улыбнулась и, замолчав, ушла в себя.
Что такого произошло, что Тоня решила меня отблагодарить? Странная она все-таки. Очень странная, непонятная, нечеловеческая. И от этого – интересная.
Во время остановки я отошел от машины подальше, набрал родителям. Мы немного поболтали, пока «поезд стоял на станции», а потом написал Косте, уверил его в своей сохранности и задремал.
Глава VIII: Молчание ягнят
Я стоял у рукомойника в придорожной забегаловке, в которую мы заехали за чем-то для машины, и усердно думал. Зашел надеть другую кофту, а вместо этого обдумывал жизнь и переживал. Я всегда знал, что обратиться к другу мог по любому поводу, будь то контрольная по алгебре или выдуманный повод прогулять уроки. Скука и сомнения – это вообще его специальность, и будто позабыл, что Костик обычно спал до полудня или вообще вставал к обеду. Он еще большая соня, чем я, но при этом мог еще и гулять до полуночи со своими друзьями, когда мне дозволялось только спать. Дозвониться до него в без предупреждения было волшебной случайностью. Но тут он ответил.
«Ну конечно, он же уезжает, наверное,» – догадался я.
Костик, казалось, совсем не волновался. Был бы взволнован, не ответил бы так быстро, не говорил бы так насмешливо о том, как суетились дома его родители в поиске документов, а отписался бы, мол, некогда.
Он был охотник поговорить и в тот день. И стоило мне ответить на его звонок, сразу же услышал несерьезное:
– Ну что там с твоей психованной? – Костик прихлебывал чай и разговаривал одновременно.
Конечно, знай я больше, вернее, знай я хоть что-то дельное, – рассказал бы. Как на духу бы все выложил, не задумываясь даже, что разговоры наши с Тоней предназначались исключительно для двоих, и Костя Зайцев в эту пару не входил. Но, к моему же счастью, известно о спутнице было ничтожно мало.
Костик воспринял мои рассказы в шутку. Отсмеялся, сказал, что в собственной задумчивости был виноват сам и пожелал поскорее понравиться неразговорчивой спутнице.
«Конечно, ему-то легко говорить», – подумал я. Но стоило представить себя на месте Костика, как передумал. У меня все-таки интереснее.
Оторваться от разговора помог мне только