Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала. Стефан Хедлунд
не чрезмерно ли общественная наука сфокусировалась на ars gratia artis, на разработке моделей и подходов, которые никогда могут не понадобиться никому за пределами узкого круга единомышленников и коллег?
Уже в 1973 г., когда математическая сложность только начинала входить в моду среди представителей общественных наук, Лейонхуфвуд посчитал нужным закончить свое юмористическое эссе об эконах на довольно мрачной ноте: «Действительно, почти все эконографы соглашаются, что современное искусство создания модлей достигло беспрецедентных эстетических высот. Но это сомнительный повод для оптимизма»[210].
Давайте теперь посмотрим на роль рынков в условиях режима централизованного экономического планирования. Эта тема имеет огромное значение для дальнейшей дискуссии о попытках внедрения системных изменений и о фундаментальной необходимости различать (экзогенный) институциональный выбор и (эндогенные) институциональные изменения.
III. Рынки условиях централизованного планирования
В период «холодной войны» на изучение экономических систем сильно повлияло разделение Европы и структуры глобальной безопасности в целом на два враждебных друг к другу блока, или на две разные сферы интересов. В то время как «свободный мир» ассоциировался с либеральной рыночной экономикой, коммунистический блок считался сторонником централизованного экономического планирования. Вследствие этого страны третьего мира были поделены на страны, силой принужденные принять систему советского типа, и страны, считавшиеся просто неразвитой версией западных стран.
Хотя время от времени предпринимались спорадические попытки привнести в эту схему нюансы – например, представить Японию как отдельную «модель», – в экономической мысли в целом план и рынок продолжали считаться признаками двух взаимоисключающих экономических систем[211]. Вследствие этого традиция экономической компаративистики, зародившаяся в дискуссиях о рыночном социализме в 1930-е годы, подразумевала сравнение механизмов аллокации ресурсов, связанных с социализмом (централизованным планированием) и капитализмом (рынком). Основной целью сравнительной теории было исследование обстоятельств, при которых одна из этих систем могла бы считаться более эффективной[212].
Внезапный крах советского экономического планирования положил конец подобным дискуссиям. Он оказал большое влияние на научный мир и сопровождался общим ликованием по поводу победы демократии и либеральной рыночной экономики, в некоторых случаях даже гипотезами о конце истории. Вот весьма показательный вердикт: «Социализм порождал нищету и неэффективность, не говоря уже о массовых убийствах, осуществленных несколькими коммунистическими диктаторами, практиковавшими его. Капитализм, напротив, обычно порождал развитие и богатство»[213]. Вследствие этого «новая экономическая компаративистика»
Leijonhufvud A. Life among the Econ // Western Economic Journal. 1973. Vol. 11. No. 3. Воспроизведено в: Gans J.S. (ed.). Publishing Economics. Cheltenham: Edward Elgar, 2000. P. 337.
В литературе по экономической компаративистике было исключение – работа, в которой признавалась роль ценностей и экономика СССР сравнивалась с экономикой США, Японии и Китая. См.: Haitani К. Comparative Economic Systems: Organizational and Managerial Perspectives. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1986.
Djankov S., Glaeser E., La Porta R., Lopez-de-Silanes L, Shleifer A. The New Comparative Economics // Journal of Comparative Economics. 2003. Vol. 31. No. 4. P. 595–596.
Djankov S., Glaeser Е., La Porta R., Lopez-de-Silanes L, Shleifer A. The New Comparative Economies // Journal of Comparative Economies. 2003. Vol. 31. No. 4. P. 596.