Грёзы. Ани Закари
и пивную кружку. – Ну так что?
– Виски.
Он медленно поднял темно-серые мутные, выпученные глаза, поглядывающие из-под черных разросшихся бровей, поглядел по сторонам и расхохотался, что было сил. На его громкий смех тут же все оглянулись. Он схватился за сердце и тут же продолжил, – сударь вискУ изволил пожелать, а мы и знать не знаем, что это. Мужички тут же раззадорились, подхватили насмешку и стали перешептываться.
– К чему столько драмы? Предложите, я выберу, – с раздражением отреагировал.
– Вишняк, знаешь, что это?
– Судя по названию, напиток из вишни.
– Березовица?
И тут его игра одолела мою последнюю нервную клетку. Сжав кулаки, ударил о край стола изо всех сил.
– Почтеннейший! Прояви уважение к чужаку. Угости его тем, чего отведал бы сам, и побыстрее.
Он словно отрезвился, приняв прежний суровый вид.
– Лаан. не кипятись. Ездит тут один городской каждый день. Позабавил нас. Подумал…
– Хватит. Я не сплетни собирать пришел. Налей, и поскорее, – остановил его я, приподняв ладонь, одновременно взбираясь на высокий стул.
– Пива? Квасу?
– Ненавижу это пойло. Что еще есть?
Он наклонился и заглянул под стойку, двигая бутылки, достал одну неприметную.
– Настойка, – похлопал по темному стеклу, отвинтил крышку и плеснул мне в стопку.
Я поднес к носу, терпкий аромат малины и чего-то еще нежного, оглушило, тут же выпил, задержав дыхание.
– Еще, и побольше… – поставил стопку на столешницу.
Пока он наливал, я чувствовал, как напиток обжигая гортань пронесся вниз. Залпом выпил вторую и третью стопки.
– Может хватит? Выдержка-то нехилая.
– Телятам свои басни рассказывай. Наливай.
– Помер кто? Чего так заливаешь?
– Всееее умерли, – протянул я.
– Хм, слабаки вы городские, – пытался снова он задеть меня.
– Городскиееее, деревеееенские – ллллюди мыы. Созздателллль один у нннас.
Он усмехнулся.
Настойка уже проникла в кровь, разум воспринимал слова мужичка более отстраненно. Но боль утреннего разговора снова вспыхивала, словно разрывая внутренности. Я не знал, с чего начать.
– Переночевать, есть где? – поинтересовался уже с заплетающимся языком.
– Подсобка, только ночь. Но там висят копчености, вони-то. Либо хата баб Нюры покойной, вчера схоронили. Не пережила она пропажу внучки.
– Подсобка, куда презззетнабелллльнее, – еле выговорил я, сползая со столешницы.
– О, как подрумянились щеки-то, – слышал, словно издали. – Сирень выбрось.
– Хочу спаааааать, – шептал с трудом, не понимая, что так подкосило. Стресс, настойка, то ли ведьмы, будто вмиг я лишился всех сил.
– Постой, проветрю, – отошел он.
– Эй, Тихон, запиши на мое имя. До завтра, – прикрикнул худощавый старичок и вышел. Я только почувствовал запах запредельного перегара.
– Добро… – эхом