Грёзы. Ани Закари
вкраплениями зияли порезы словно от ногтей.
Услышал, как захлопнулась входная.
– Бааааа, – протянул.
– Что-что, – вбежала она торопливо в открытую дверь.
– Лицо обгорело, дай что-нибудь.
– Мозгов, да валерианы настойку, чтобы не истерил.
– Я ртом шевелить не могу.
– Вот и молчи, слушать тебя и желания нет. Вон глаза как прищурил, разжать не можешь.
– Дай мазь, какую-нибудь. Лучше б руку сломал, терпимее было бы.
– Пошли, воду нагрею, хоть искупайся, прядки русые посерели от пыли и грязи. Выросли вроде, а не созрели, – бормоча, что-то под нос, схватила она таз и направилась на кухню, греть воду, по-видимому.
Не прошло и сорока минут, как мы с бабушкой – Аглаей Архиповной уже на крыльце попивали ромашковый чай. С лица моего стекала сметана. На царапины она нанесла йод. На шее мне соорудила нагрудник из салфеток. Сил не было даже держать чашку. После принятия деревенских ванн в тазу, хотелось только откинуть голову на кресле-качалке и уснуть до следующего рассвета. Но бабушка с обидой глядела и все намеками бередила позавчерашний разговор.
– Домой-то когда? Весь род переполошил выходками. Такой ладненький, складненький, широкоплечий, а ума…
– Бааа, хоть ты не начинай.
– А вот и начну! И продолжу. Плюнул в лицо старшего брата. Костя-то младше тебя и тот мудрее будет. Ты-то в кого такой бездумный?
– В деда. Я в деда. Суженного твоего. Я ведь тоже весь такой зеленоглазый, элегантный мужчинка, жаль не из двадцатых… – пытался неумело шутить я, чтобы она «слезла» с этой темы.
– Тьфу ты.
– Решено! Я здесь остаюсь с тобой! Мне здесь нравится.
– Та щас! Закатай губу. Мать твоя меня со свету сживет. Дочь печника.
– А она причем? А профессия деда причем? Он нам, между прочим, наследие оставил. А мы предали его последнюю волю – юристы, юрииисты… – обиженно сыронизировал. – Тогда поехали с нами. Там огромный дом, удобства все, горячая вода. Со мной жить будешь в моем флигеле.
– А с чего ты решил, что удобства – это мебель шикарная и вода горячая? Тесно мне там.
– Хааах, тесно?
– Душе тесно, томится она.
– Так и скажи невзлюбила ты маму, как и она Алису.
– Заладил ты.
– А то нет?
– Устроил ты бунт, и что? Все при своих остались. Рома с Верой, Костя с Майей свеклой своей.
– Апельсинкой…
– Да хоть клюквой переспевшей. Зато ты один.
– Обет безбрачия у меня… – расхохотался я от нелепости своего заявления. – Как у деда, троих дочерей родили они с бабушкой, бабушка умерла, он с двадцати шести лет один. Мужик – герой!
– Тьфу, – замахнулась она кухонным полотенцем. – Через месяц помиритесь с братьями, и все забудется. Женишься, куда ты денешься!
– Не забудется. Что вы из меня мямлю делаете! Я не хочу больше ничего обсуждать.
– Алиса-то твоя странная сама по себе была.
– Она просто была не такой, как все. И всех это не устроило.
– В