Миссис Хемингуэй. Наоми Вуд
они бродили вдвоем вдоль Сены, разглядывая баржи и рыбачьи лодки. Нет, здесь они все время будут проводить втроем, и Хэдли делала ставку на то, что рано или поздно одна из сторон треугольника сломается сама собой – от напряжения.
И вот после двух недель коклюшного плена Хэдли взяла авторучку и хладнокровно написала любовнице мужа, приглашая ее присоединиться к ним в Антибе. Она и Эрнесту отправила послание: «Вот была бы шутка для tout le monde[4], если бы ты, я и Файф вместе провели лето в Жуан-ле-Пене».
Отложив ручку, Хэдли чуть ли не торжествовала победу. Она надписала адрес Файф и лизнула краешек конверта, ощутив на языке горечь клея. Тем же вечером она протянула письмо через решетку Скотту, который на этот раз пришел один, принес ей еду и телеграммы. В ответ она отдала ему конверт, на котором был написан адрес фешенебельной парижской квартиры Файф. Скотт странно поглядел на Хэдли поверх бокала мартини, будто спрашивая, уверена ли она, что это хорошая идея.
Вскоре прибыла Файф со своей купальной униформой – стиль Риверы – и рыбацкой кепкой, модными словечками вроде «ребята» и «неземная» и перчатками из кожи козленка. Обе старались не упоминать об Эрнесте и о Париже, о Джинни и Шартре. Вместо этого они принимали солнечные ванны, с аппетитом обедали, играли с Бамби и ждали, когда май сменится июнем и прибудет Эрнест.
7. Антиб, Франция. Июнь 1926
Антиб залит полуденным светом. Предметы не отбрасывают теней, и даже стены, даже кафель в ванной кажутся горячими на ощупь. Темно-серые ветви олив, и те сверкают на солнце.
Горничная закрыла ставни, вилла погружена в полумрак. Из спальни на втором этаже Хэдли слышно, как в кустах роз и кронах фруктовых деревьев жужжат насекомые, словно в них беспрерывно вращаются маленькие шестеренки.
Бросив пляжную сумку на кресло, она стягивает купальник. Злится на себя, что не ушла вовремя из-за дурацкой ревности и в результате порядком обгорела. Облачившись в халат, полощет купальник под краном, размышляя, чем сейчас могут заниматься те двое.
Шагнув под слепящее солнце, Хэдли вешает купальник на веревку. А снова войдя в дом, словно погружается в чернильный раствор, из которого медленно проступают очертания предметов. Хэдли окликает Мари, горничную, но та не отзывается. Возможно, они играют с Бамби на заднем дворе или отправились в поселок отпраздновать окончание карантина. В доме застыла тишина, и кажется, что тут столетиями ничего не менялось. Хэдли снова окликает Мари, и снова нет ответа.
Тогда она отправляется на кухню, чтобы соорудить себе нехитрый салат из зелени, помидоров, ветчины и оливок. Там стоит прекрасный французский буфет и славные длинные дубовые столы с корзинами фиолетовых луковиц и пергаментного чеснока. Хэдли всегда восхищалась дорогими вещами, но в отличие от Эрнеста не стремилась их заполучить. Их парижское жилье так плохо обставлено, что другие женщины-иностранки наверняка над ней потешаются, но до нынешней весны Хэдли не
Всех