На крючке. Эмили Макинтайр
окровавленного, лишенного языка рта. Я кладу его руку на подлокотник, берусь за тупой край рукояти и начинаю бить по часам с такой силой, что осколки, сверкая, разлетаются по всему полу.
– Не смей, – я наношу удар. Кости запястья ломаются. Ломаются пальцы. – Так. Со мной. Разговаривать.
Я бью снова и снова, пока тело не устает от однотипных движений. Волосы спадают на лоб, который к этому моменту уже покрылся испариной. В груди полыхает ярость – я переворачиваю нож, полный решимости отрезать ему руку. Сделать так, чтобы он больше никогда не вывел меня на эмоции.
Как он вообще посмел?
Лезвие разрезает сухожилия и сосуды, пока не упирается в кость, на которой болтается теперь уже бесполезная кисть, обтянутая изуродованной кожей.
Я продолжаю наносить удары по его торсу – по одному за каждый тик, который он заставил меня вытерпеть.
Булькающие крики постепенно смолкают, как и звуки его часов, и вместе с наступающей тишиной потухает и ярость.
Потихоньку кошмары исчезают – глаза вновь обретают фокус. Тяжело дыша, я опускаю голову и вижу брызги крови. Они повсюду: и на одежде, и на открытых участках тела.
Я разминаю шею, наслаждаясь благословенным звуком тишины.
Мой взгляд переходит с близнецов, прислонившихся к дальней стене, на связанного мужчину. Глаза его пусты, рот разинут, тело пропитано кровью, сочащейся из длинных, неровных порезов. Его рука висит под странным углом, и под ней уже образовалась темно-красная лужа.
Я шагаю по хрустящим осколкам, оставшимся от разбитых часов. Теснота в груди ослабевает – я удовлетворенно выдыхаю. Подойдя к металлическому столу, я снимаю перчатки, хватаю пиджак от костюма и поворачиваюсь, чтобы выйти за дверь. Я смотрю на близнецов, которые застыли у стены как вкопанные. Замедляюсь, наступив на что-то мягкое, и опускаю взгляд на отрезанный язык, раздавленный подошвой ботинка. От этого зрелища на душе становится радостно.
Я смотрю на близнецов, запуская руку в волосы:
– Уберитесь здесь. И убедитесь, что он не был кем-то важным.
Они кивают, и я выхожу из комнаты. От азарта и адреналина во мне искрится каждая клеточка, кровь бьет ключом, а член твердеет.
Есть что-то до странности приятное в том, чтобы быть кому-то судьей, присяжным, палачом. Эти ощущения повторить невозможно. Они пронизывают твои внутренности и заставляют чувствовать себя неприкасаемым. Несокрушимым.
Как бог.
Поднимаясь по черной лестнице в кабинет, я хватаю по дороге пакет. Расстегиваю рубашку, затем брюки, стягиваю пропитанную кровью одежду, чтобы один из парней ее выбросил.
Переодевшись в запасной комплект, который висел в шкафу, я сажусь в кресло, закидываю ноги на стол и прикуриваю сигару, смакуя земляной вкус. Включив экран компьютера, нахожу фотографию Питера Майклза и его семьи. Останавливаюсь на Венди. Меня накрывает желание: я представляю, каково это – иметь ее, лежа сверху. Каково это – полностью подчинить ее, а потом сломать и отправить обратно в дом без отца.
Я стону, нащупывая пульсирующий