Сепар. Елена Лаврова
это скоро узнаю. Не буду обольщаться вместе со всеми пустыми надеждами. Зато и разочаровываться не придётся».
Одним из самых дерзких предположений Ольги Борисовны было, что их переселят в другой пансионат. Поплоше. Скромнее, чем этот. Когда их, беженцев из Донбасса, растерянных и несчастных, в сентябре 2014 года поселили в этот пансионат под Киевом, Ольга Борисовна сразу подумала, что он слишком хорош для таких целей. Это был пансионат для состоятельных людей, которые могли оплатить люксы, плавание в бассейне, блаженство в финской сауне, дорогие заморские напитки в баре, игру в теннис или бильярд и посиделки в ресторане. Расположен пансионат был в обширном парке и ласково назывался «Солнышко».
Понятно, что беженцев в количестве около двухсот человек разместили не в люксах, а в обычных двухместных номерах. И единственной доступной роскошью для них был парк, где можно было гулять сколько душе угодно, и ещё относительная близость столицы, куда при желании можно было выбраться, чтобы побродить по улицам и полюбоваться на витрины магазинов. Правда, мало кто выбирался. С ребёнком не особо выберешься. А старикам больше нужен покой, чем приключения на столичных улицах.
Приключений хватало и в самом пансионате. Инициатором приключений был обслуживающий персонал пансионата. Беженцы думали, что всех их, испытавших ужасы войны, обстрелы городов, посёлков и сёл Донбасса, сограждане родной страны встретят если не с распростёртыми объятиями, то по крайней мере с пониманием и сочувствием. Единичное понимание и сочувствие они встречали, не без этого. Однако сразу же все они столкнулись с холодным любопытством, недоверием и тайным (а иногда и явным) недоброжелательством, словно у всех них на лбу стояла незримая печать «Сделано в Донбассе», а раз сделано в Донбассе, значит, опасное, непредсказуемое и, может быть, даже заразное. Зараза называлась «сепаратизм».
Некоторые эти люди, ныне именуемые беженцами, про себя немножко гордились тем, что бежали не в Россию, как некоторые, а вглубь своей собственной, родной страны, Украины, с которой они чувствовали большую внутреннюю связь, чем с Россией, объявленной властями агрессором. Многие из беженцев были носителями украинского языка, который считали таким же родным, как и русский. Они полагали, что Украина поможет им. Они на это рассчитывали. Помощь они получили, но клеймо «Сделано в Донбассе» – значит, потенциальный сепар, никуда не делось. И первой это дала понять обслуга пансионата. Как только беженцы немножко обжились на новом месте, у них появились некоторые претензии и пожелания, чтобы повысить свой комфорт.
– Будьте рады тому, что у вас есть, – был ответ. – Вы, донецкие, больно уж требовательны.
И это «донецкие» вытравить из сознания как самих донецких, так и из сознания «настоящих украинцев» было невозможно.
«В сём христианнейшем из миров // Все поэты – жиды», – написала когда-то Марина Цветаева.
Такими «жидами» почувствовали себя донецкие беженцы на Украине. Точнее, их заставили