Абрамцевские истории. Марк Казарновский
он начал пятиться к кустам, где и присел в позе, весьма скажем прямо, несолидной. Да что делать, ежели ты голый ну совершенно да годов тебе этак шестьдесят пять уже стукнуло, а на тебя движется чудо природы, да женского полу, да тоже абсолютно раздетое? Никакому диалектическому, гносеологическому, математическому или иному какому анализу эта ситуация не поддавалась.
Поэтому Профессор просто сел на корточки в кусты и даже прикрыл немного голову локтем: мол, да, сижу голый, в кустах, на карачках, но вас, мол, мадам, вроде и не вижу. Но нет и нет, видел. Видел на беду свою Профессор и грудь упругую с розовыми сосками, и лоно, призванное природой давать потомство чудесное, и пушок рыжеватый чуть ниже живота. Ах, Профессор не мог ни осмыслить происходящее, ни изменить его каким-либо способом. Он понимал, что он голый – это раз, и уже в меру старый – это два, а это немаловажно.
Но оказалось, что всё это совсем неважно.
Чудо природы подошло к Профессору так просто, протянуло руки и сказало голосом чарующим, с хрипотцой, чуть в оттяжку:
– Ну что вы, Профессор, вам, так я думаю, неудобно, давайте руку и выбирайтесь, а то, глядишь, там крапива. Меня зовут Селин, а вас, я знаю – Николай. Ну пошли же, у нас программа ещё не начиналась.
– Контроль и анализ, – бормотал себе Профессор.
А шли они уже с Селин по газону навстречу заходящему солнцу, взявшись за руки. Хотя одна рука Профессора всё же пыталась хоть что-нибудь да прикрыть.
– И куда мы? – спросил он, решив, несмотря ни на что, сразу взять тон чёткий, в меру – дерзкий, в меру – вежливый, в общем, по его понятиям, тон джентльмена, который, например, промок.
Селина отвечала со знанием дела:
– Вам нужно ведь лекцию читать на Нобелевском комитете, а перед этим зайдём перекусить, – и чарующе ему улыбнулась.
Пальцы Селин всё время были в действии: они то поглаживали руку Профессора, то большой палец ласкал венерины бугорки, то просто пожимали большую и влажную от всего происходящего ладонь Профессора.
К ресторану «Купель» подошли как-то незаметно, сели у окна. Селин заказала всё лёгкое: устрицы, тунец сырой, рыбу-соль на пару и вина белого – мозельвейн.
– И не тяжело, и перед докладом взбодрит, – щебетала она, словно не замечая, что только они голые, что это неудобно и неуютно.
«А кто же платить будет и как?» – спохватился Профессор. Селин вроде его мысли читала. Она наклонилась и чарующим шёпотом с хрипотцой проговорила:
– Да не волнуйтесь вы, право, Николя. За всё уплачено.
Профессор, тем не менее, головы не потерял. Он анализировал. И приходил к мысли, что всё происходящее – не сон, не бред, не галлюцинации после угара. Во-первых, было больно идти. Ноги – босые, и чувствовали острые камушки и прочие неудобства. Во-вторых, он Селину эту ощущал и рукой, а когда за столом она протянула ноги и начала так нежно водить по щиколоткам и икрам Профессора – он это даже очень ощутил.
Ощутил он и не менее жуткую вещь: ещё