Амалин век. Иосиф Антонович Циммерманн
к широким, густо поросшим волосками ушам, изучил покрытые бугристыми наростами рога, свидетельствующие о возрасте и достоинстве животного.
Его пальцы нежно накрыли широко раскрытые агатовые глаза косули, обрамленные длинными густыми ресницами, словно стремясь дать ей последний покой. Шепотом он произнес слова прощения, обращенные к повелителю всех живых существ, обещая, что этот дар природы будет использован мудро и с благодарностью.
Завершив молитву, Баймухамбет провел сухими ладонями по лицу, словно запечатывая слова благодарности и прощения. Затем он резко поднес пальцы ко рту и оглушительно свистнул, так громко, что эхо прокатилось над заснеженной равниной.
На вершине песчаного обрыва, где охотник недавно прятался в ожидании дичи, появился гнедой жеребец. Его бурый окрас казался насыщенным и глубоким благодаря густым черным волосам, особенно заметным на голове, шее и верхней части ног. С каждым его движением густая, смолисто-черная грива развевалась в воздухе, будто языки пламени. Из широких ноздрей вырывались клубы пара, создавая иллюзию, что конь буквально источает жар.
– Не конь, а огонь! – с неподдельным восхищением воскликнул Баймухамбет, с гордостью любуясь своим верным спутником.
Следом за гнедым жеребцом, у края обрыва появились две фигуры всадников. Не теряя времени, они спешились и осторожно начали спускаться по отвесному склону, стараясь не отставать от уверенного и стремительного хода коня, который первым ринулся к своему хозяину.
– Боран! – громко окликнул Шукенов своего верного спутника, коня, которого он сам вырастил и обучил. Имя жеребца в переводе означало "Буран" или "Метель", что идеально подходило для его неукротимого характера и бурного темперамента..
Сердце бая наполнилось гордостью, когда он увидел, как Боран, не обращая внимания на крутизну склона, уверенно преодолевает путь вниз, опережая людей. В это мгновение перед глазами хозяина мелькнуло воспоминание о том, как весной тот же жеребец, поддавшись природному зову, почувствовал кобылу на течке. Тогда Боран, полностью подчинившись животному инстинкту, умчался прочь, не обращая внимания на команды. Шукенову пришлось проехать не одну сотню верст, чтобы догнать беглеца.
– Скалолаз! – с неподдельной гордостью воскликнул бай, легко усаживаясь в седло. Он гладил Борана по развевающейся смолистой гриве, и от этой похвалы конь, казалось, становился еще бодрее, гордо фыркая и бросая вызов морозному утру.
Слуги, не теряя времени, осторожно подняли тело самца косули и ловко закрепили его на холке байского скакуна. Боран стоял спокойно, словно понимая важность момента, лишь слегка поводя ушами и выпуская облака пара из ноздрей.
Шукенов, оседлавший своего гнедого жеребца, подал знак, и трое всадников двинулись рысцой в западном направлении. Их силуэты постепенно растворялись в бескрайней белизне зимней степи, а ритмичное постукивание копыт уносилось эхом далеко за пределы извилистой