Мы пылаем огнем. Айла Даде
пока он гладит мои мышцы, а мне кажется, что мой череп вот-вот взорвется от излучаемой боли. Три минуты, полные надежды, в которые я верю, что меня наконец-то вылечат, – пока пульс не начинает учащаться и все, о чем я могу думать: «Черт, опять начинается, опять, ну почему так происходит?»
У меня кружится голова. Пальцы покалывает. Внезапно Майк исчезает, будто он где-то далеко, я больше не чувствую его прикосновений. Как будто меня здесь нет, как будто я больше не в процедурной.
Словно меня здесь никогда и не было.
В ушах звенит пронзительный крик. На секунду мне кажется, что я оглох, все дрожит, а потом я чувствую запах дыма – дыма и чего-то еще, чего-то металлического, похожего на железо.
Я протягиваю руку и хватаюсь за что-то влажное. Ощущаю липкую субстанцию на своей коже. Я понимаю, что это кровь, еще до того, как вижу ее, и в голове пусто, в ней нет ничего, кроме КРОВИ, КРОВИ, КРОВИ.
Я не могу пошевелиться. Я замираю. Это самое страшное. Безысходность вгрызается в мое тело и рвет на части, безжалостно уничтожая все, что от меня осталось.
Я мог бы помочь. Мог бы, если бы тело не подвело. Мысль заполняет мою голову, каждый сантиметр, настолько, что она вот-вот лопнет. Но она не лопается, шум становится все громче и громче, и это невозможно терпеть, но у меня нет выбора.
Я ДОЛЖЕН БЫЛ ПОМОЧЬ.
Но я не сделал это не потому, что не мог двигаться, что был слишком слаб, что разрушил чужие жизни.
Это моя, все моя вина, и я переживаю все снова, снова и снова. Запахи такие сильные, что хочется убежать, но я не могу сдвинуться с места, звуки такие громкие, что хочется отключить звук, а боль сильнейшая, хуже любой, которую я когда-либо испытывал.
Этот момент длится холодную, темную вечность. Тело покрывается испариной, когда образы вокруг меня исчезают, а перед глазами появляется большой анатомический плакат. Он плавает взад и вперед, как будто он наполовину есть, а наполовину нет, и все нереально. Череп пульсирует. Я лишь смутно осознаю, что в нескольких метрах от меня стоит Майк, потирая грудь и разглядывая меня.
– Ты меня ударил, – говорит он, но его слова не доходят до меня.
Меня тошнит на пол – серо-коричневая липкая лужа, похожая на мою жизнь. Тело настолько обмякло, что сидеть уже невозможно, поэтому я подтягиваю ноги и ложусь на диван в позу эмбриона, – я чувствую себя безобразным, ничтожным. Тяжело дыша, я поворачиваю голову и утыкаюсь носом в подложку, на которой лежу, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме дыма и крови, вины и ненависти. Бумага становится влажной то ли от пота, то ли от слез… не знаю.
Проходит несколько минут, и тут я слышу, как Майк предлагает мне стакан воды. Каким-то образом это приводит меня в чувство. Когда я встаю, конечности становятся свинцовыми, а внутри меня все лихорадочно горит. Это настолько изнуряет, что я начинаю задыхаться, а слова отнимают все силы, которые я могу выжать из себя. И я говорю одно и то же пяти физиотерапевтам, стоящим перед Майком. Все они стоят со стаканами воды и не понимают, что происходит.
– Я отказываюсь от лечения. Больше не будет сеансов. Это… – я вытираю