Скорбная песнь истерзанной души.
Ванесса сказала мне однажды, что ей просто показалось забавным дать вместо своего номер местного морга, где проходила практику её подруга, которая училась на медицинском факультете.
– Разве можно вот так внезапно, свалившись, как снег на голову, спрашивать у девушки её номер? – поражалась Ванесса в ту ночь, когда мы впервые поцеловались и шли, взявшись за руки, по широкой улице Ренаты Балморей303. Вокруг сияли огни, высились дома и шумной рекой плыли толпы молодёжи. Они были такими же, как мы, и в то же время совсем другими. Это нагоняло на меня тоску304. Ванесса это заметила и пыталась меня развеселить. Или по крайней мере отвлечь от мрачных мыслей лёгкой, приятной беседой.
– А разве нельзя? – отвечал я Ванессе вопросом на её риторический вопрос.
– Конечно, нет! Тем более, если вы толком не знакомы и виделись всего пару раз.
– Хм… – задумался я.
– Ты в самом деле думал, что я сразу же дам тебе свой настоящий номер? – весело смеясь, спросила она.
– Ну да, – ответил я. – Мне и в голову не приходило, что стоит сомневаться в твоей искренности.
– О-о-о, кто-то, кажется, сердится… – Ванесса, не отпуская моей руки, перегородила мне путь. Я остановился. Мы смотрели друг другу в глаза. Она улыбалась. Я был хмур. – Это не вопрос искренности, – объясняла Ванесса и стала понемногу пятиться и тянуть меня за собой. – Всё дело в том, что надо быть осторожной… К тому же, трудно сдержаться от того, чтобы не учудить чего-нибудь…
– Любишь чудить, значит?
– Ну так… время от времени, – она поцеловала меня в щёку и вновь пошла рядом. – Хорошая и – что немаловажно – своевременная шутка дарит абсолютную, истинную свободу. Пусть и на одно короткое мгновение.
– Свободу?
– Ага.
– Это как?
– А вот к такому вопросу я не была готова, – посмеялась она. – Дай мне подумать секундочку.
– Думай, конечно.
И она думала. Вид у Ванессы сделался действительно задумчивый, глубокомысленный. Мы шли вперёд, она, чуть склонив голову, смотрела вниз в одну точку. Брови её были нахмурены, глаза слегка сощурены.
– Лучше всего, наверное, объяснить на примере… – сказала она.
– Хорошо, давай.
– Предположим, тебя сковывает какая-нибудь трагедия. Утрата близкого человека или нечто подобное, – тут моё сердце сжалось305, но я молчал и не подавал виду. – Именно “сковывает”. Ты настолько поглощен этой трагедией, что она начинает определять твою жизнь, твою судьбу, если угодно. Так происходит потому, что ты утратил нечто действительно значимое, ценное, важное для тебя и попросту не смог двигаться дальше. Да, ты вроде бы живёшь дальше, дни неумолимо сменяют друг друга, жизнь идёт своим чередом. Но ты понимаешь, пусть далеко не сразу, что в конечном итоге всё равно наступает момент, когда из самых-самых тёмных глубин души306 начинает
Рената Балморей (1876 – 1931) – член кружка весантовцев, участница нескольких забастовок, акций протестов и восстаний (включая сентябрьское восстание, которое привело в конечном счёте к развалу гортусской империи), одна из основательниц Ребеллиона.
Ибо тоска – она повсюду.
Что интересно – оно сжалось и сейчас, при воспоминании об этом эпизоде.
Души?