Битвы за правду. Исторические миниатюры. Михаил Андреев-Амурский
к нему так мягка…»
Джордано ещё не знал, что ему хорошо знакомый монах фра Челестино уже был сожжён рано утром. Раскаявшись в общении с еретиком-профессором Джордано Бруно с целью добыть у него секреты философского камня, он подписал себе смертный приговор. Святая служба и суд инквизиции не терпят свидетелей. Но Джордано об этом так и не узнает и смятённо будет думать о своём временном попутчике на дороге познания.
«Они потратили на тебя, Ноланец, целых семь с лишним лет, – размышлял Джордано, – и только теперь решились на приговор. Будет ли только он? Или всё же решатся на казнь?» Он почувствовал, как засаднило на сердце: ледяные камни тёмной, заплесневелой камеры всё сильнее вытягивали тепло из его исхудавшего тела, когда-то лёгкого и пружинистого. «Сгорят книги, вещи, я сам. А мысли? Нет, они останутся навсегда. Выдуманные небесные сферы опрокинуты, и люди пойдут дальше. Но поймут ли они меня? Может, лучше спасти жизнь и закончить её в глухом монастыре? О нет, только не это! Слишком дорогая плата за этот единственный путь, чтобы не бояться упрёков. А досужие философы, тайком рассуждающие на еретические темы, никогда не были им верны».
Джордано знал о тюрьме всё: цепи кандалов, вонючую похлёбку, от которой судорогой сводило желудок, плесневелый сухарь в серые монотонные дни и удивление свежему пахучему хлебу в церковные праздники. И не знал только одного: кто будет бороться против этого мира отступников от истины, продающих всё и вся за дешёвую чечевичную похлёбку? Кто мог обвинить его в измене самому дорогому – философии о бесконечности Вселенной и многочисленности её миров.
Он не скупился на презрение, когда писал о низменных страстях, движущих этими людьми на пути ошибок и самомнения, насмехался над их любовными стишками, жалел глупцов, тративших жизнь на воздыхания по смазливым личикам и хорошеньким ножкам. Нет, он знал, что его любовь не рассудочна, и обещал, что она будет крепче дуба и не позволит ему согнуться ни при какой буре. И теперь за это – костёр?
«Ради науки я шёл на компромиссы, – думал Джордано. – В Германии выдавал себя за лютеранина, и мне верили, с горечью унижался в кальвинистской Женеве, каялся перед венецианским трибуналом. Но никто и никогда не заставит меня отречься от самого дорогого – от учения о бесконечности миров Вселенной».
До казни оставалось всего восемь дней. Его больше не водили на допросы и отказались от изнуряющих пыток. Ноланец догадывался, что испанский сапог, дыба и прочие «прелести» палача остались теперь позади. «Неужели теперь Святая служба придумала что-то иное», – размышлял Джордано. Его ожидания оправдались. Через несколько минут после окончания утренней молитвы порог его камеры перешагнули двое инквизиторов, которых он совсем не ожидал: генерал ордена отцов-доминиканцев Беккариа и прокуратор Изарези. Не доверяя отцам-иезуитам из Святой службы и для ускорения дела, они