Мы разобьёмся как лёд. Айла Даде
потенциально стрессогенные темы: бездомность, маниакальное расстройство, нарциссизм, употребление алкоголя и наркотиков.
В тот миг, когда мы впервые встретились,
Повсюду искрилась магия.
Ты смотрел на меня и думал вслух.
Глаза цвета океана, блеск которых рождал речь без звука,
Шептали: «Ты совсем другая.
Совершенно не такая, какой тебя хочет видеть этот мир.
И это самое прекрасное в тебе».
У меня не было сил объяснять, кто я такой,
Поэтому я взял тебя за руку
и показал тебе жизнь, какой я её видел.
И я подумала: «Кажется, я тону,
оказываюсь в невесомости,
поэтому мне нужна твоя рука, которая меня поведёт.
Вместе мы вновь сделаем мир ярче.
Я понятия не имею, что ты чувствуешь,
и чувствуешь ли что-то вообще.
Знаю только, что для меня
сейчас ты – это всё».
Деревья, истекающие кровью
Богатые цыпочки – это богатые цыпочки. Ясное дело, в них нет ничего особенного, но только не для меня. То есть я смотрю на них и вижу только одно – богатых цыпочек.
Думаете, среди них есть эрудированные? Не-а. Интересные? Блин, нет. Глубокие, с тем редким блеском в глазах, видя который понимаешь, что внутри ранимая душа и пылкое сердце? Мимо.
Брайони Адамс в свои лучшие дни, пока я ещё не окончательно отравил их, посмотрела бы на меня с упрёком, покачала бы головой и сказала: «Это бред, Оскар. Полный бред и глупые предрассудки. В твоей жизни случилось немало дерьма, поэтому теперь ты замечаешь только плохое. Видишь только то, что хочешь видеть. Не представляю, как такая глупость сорвалась с твоих губ. Это совершенно невозможно, ведь твои губы слишком божественны для такой ахинеи, морда моя». Кстати, выражение «морда моя», без преувеличения, звучало в каждом её предложении. Казалось, Брайони не могла обойтись без него. Она произносила его в универе, когда маркер переставал писать, потому что Брайони всегда выделяла текст полностью. Произносила во время секса. Произносила, когда я дрался. В общем, каждый день. Брайони насыпала дешёвые кукурузные хлопья в эту свою отвратную глиняную миску с блошиного рынка и говорила «морда моя» просто так, понятия не имею, почему. Впрочем, Брайони была права. Я вижу этих людей такими, какими хочу видеть. У меня предрассудки.
Забавно, что я сам теперь один из них. Не из цыпочек, конечно, но из деток, богатеньких деток. Точнее, из богатеев, если учесть, что я давно взрослый. И неважно, что порой ночами, весь в поту после кошмаров, я всё ещё чувствую себя несчастным обгадившимся ребёнком.
– Миссис Аддингтон?
Джорджия, чей взгляд скользил по залу в поисках устроительницы благотворительного вечера, резко оборачивается, и я улавливаю её дорогой парфюм, перекрывающий запах моего. Путь нам преграждает молодая женщина. Джорджия поднимает на нее свои большие карие глаза и вдруг широко улыбается, очевидно, узнав ангелоподобное лицо, обрамлённое золотыми локонами.
– Фиби! – Джорджия кладёт ладони на её изящные плечи, и они обмениваются очень аккуратными поцелуями в обе щёки. Ещё бы, они ведь богатые цыпочки! – Сколько мы не виделись? Боже мой, как ты? Как провела время с родными? Боже, да ты совсем взрослая!
Прежде чем Фиби, которая, судя по всему, примерно моего возраста, успевает ответить, Джорджия поворачивается в мою сторону и, подобно кивающей игрушке, наклоняет голову. Выглядит она взволнованно, как будто хочет сказать: «Послушай, Оскар, послушай, вот информация, на которую тебе обязательно стоит обратить внимание, потому что тебе нужно приспособиться. Ты должен помнить, мы это обсуждали».
– Фиби провела несколько лет при нидерландском королевском дворе. Она дальняя родственница королевы, это ли не впечатляет?
– Сногсшибательно впечатляет. – Одариваю Фиби улыбкой, которая без сомнений западёт ей в самое сердечко, а сам мысленно проклинаю Джорджию за то, что притащила меня сюда, потому что «эти люди должны с тобой познакомиться».
Фиби таращится на меня широко раскрытыми глазами, а потом – ого! – совсем незаметно оттягивает ниже декольте платья. Не то чтобы меня это смутило. Люблю, когда женщины выставляют свои достоинства в выгодном свете. Они имеют на это право.
– Фиби, да? Я могу звать тебя принцессой, если хочешь.
– Оскар! – шипит Джорджия.
Но Фиби только отмахивается, и даже этот жест элегантнее, чем моя осанка в жёстком смокинге от Ива Сен-Лорана. Она улыбается, но она меня не знает. Не знает, что я мастер по части чтения людей. Гладкая кожа над её скулами покрывается румянцем. Она нервно гладит шифон своего коктейльного платья. Рассматривая меня, Фиби сглатывает, и в её глазах мелькает то, что я чаще всего замечаю, когда разговариваю с женщинами, – желание.
Фиби понятия не имеет, что одна дурная история разбила моё сердце, после чего