Мы разобьёмся как лёд. Айла Даде
самостоятельно.
В итоге Джорджия всё равно снисходительно покачает головой и укажет на другую пару. Надеюсь только, что снег за окном удержит её от выбора туфель а-ля Майкл Джексон. Пожалуйста, всё что угодно, только не это…
– Сюда прекрасно пойдут туфли, как считаешь?
Ага. Замечательно. Нельзя и представить более удачный выбор.
Сжав губы, я беру у неё туфли «Гуччи».
– Не прохладно для такой обуви?
– Ерунда. – Джорджия весело прищёлкивает языком и машет рукой. – Мы на машине и подъедем к самому сараю. Оскар, речь о твоём появлении, ты помнишь?
Моё появление в сарае. В сарае. Мне нужно войти в какой-то хлев в туфлях за грёбаную тысячу долларов просто для того, чтобы люди увидели, кем я не являюсь, и подумали, что я именно такой. Аллилуйя. Я делаю пару глубоких вдохов, намереваясь объяснить, почему не хочу этого, но замечаю блестящий взгляд Джорджии. Вижу гордость, с которой она меня рассматривает. Моё сердце разрывается от ощущения дежавю. Не в полном смысле, конечно, поскольку воссоздаются воспоминания лишь о снах, где я видел семью, но всё же. Всю свою жизнь я хотел, чтобы меня воспринимали таким образом. Всю жизнь я мечтал быть сыном, которым гордятся родители. И если для этого мне нужно всего лишь нацепить туфли – невелика потеря.
– Ну конечно. И к рубашке они подходят. Спасибо, Джорджи.
– Джорджи, – повторяет она растроганным тоном и кладёт руку на грудь. Яркий свет отражается от её золотых колец. – Ты меня ещё никогда так не называл.
– Да ничего такого, – бормочу я, обуваясь. Кожа туфли ощущается на ноге как холодная рыба. – Всего лишь уменьшительная форма.
Она всё ещё смотрит на меня как на одного из трёх волхвов с мешком подарков за спиной. Потом разворачивается, а когда выходит из моей спальни и спускается по впечатляющей лестнице из мрамора и дерева, я слышу, как говорит:
– Тимоти, он назвал меня Джорджи. Джорджи!
Да, Джорджия Аддингтон в курсе, что мне двадцать два года. И да, при этом она всё равно обращается со мной, как с младенцем, который учится ходить, произносить первые слова или наваливает полный подгузник. Задевает ли это меня? Блин, ни капельки. Я как голодный щенок, который бежит за ней, роняя слюни, в надежде получить новую вкусняшку. В данном случае вкусняшки – это её внимание. Может, нормальные люди способны обойтись без этого, но я ненормальный. Пусть и похож на шкаф, ведь задохлику в Бронксе приходится тяжко, а мои сумрачные эмоции увековечены в виде татуировок на теле – отчасти потому что мне это нравилось, отчасти потому что иначе ты не будешь своим, но внутри я мягкий, хрупкий и нежный. Я выгляжу взрослым, но чувствую себя ребёнком, который каждый день плачет и часами зовёт маму, но не получает ответа. Конечно, она не придёт, ведь, представьте себе, мамы у него нет. Зато есть Джорджия, которая мне её заменит. И ребёнок внутри меня плачет снова, но на сей раз от радости.
Когда я спускаюсь в гостиную, три стены которой остеклены и открывают вид на заснеженную горную