.
стал сам, и в последующей Блокаде Ленинграда во время Великой Отечественной войны. Сам автор репрессий И. В. Сталин всерьез относился к своему поэтическому творчеству и, со слов покойной Мариэтты Чудаковой, услышанных мной от нее лично, инспирировал нападение банды наемных убийц 12 сентября 1907 года на князя Илью Григорьевича Чавчавадзе, выдающегося деятеля грузинской культуры и классика грузинской литературы, за то, что последний осмелился раскритиковать его поэзию. Князь Илья Чавчавадзе был убит, а его жена Ольга, урожденная Гурамишвили, получив тяжелые травмы, выжила. По разным воспоминаниям, это событие привело в восторг некоторых деятелей русского символизма, в частности, Валерия Брюсова, будущего члена РКП (б), восхищавшегося убийством ради стихотворения. Вот тогда-то, еще за десять лет до рокового октября 1917 года, и вошла в нашу жизнь Прозерпина, распростершая свой губительный серп над одной шестой частью суши. Тем самым хаос и его культ оказались для нас неизбежными. Но разве стоит подобное «серьезное» отношение к поэзии, заклинающее и призывающее пресловутую Прозерпину, своих чрезвычайно трагических последствий? С такими мыслями о России и ее подспудной глубинной связи с дальневосточными культурами, отраженной в нашем архетипе и восприятии времени, уносил меня скорый поезд в столицу.
Порядок из хаоса, или Левиафан, дитя оккультных розы и креста
Посвящается 95-летию со Дня рождения выдающегося русского философа Виктора Николаевича Тростникова и его философской антиутопии «Мысли перед рассветом»
«… Море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими; там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем» (Пс. 103, 25–26).
«В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис. 27, 1)
Нечаянно прерванное заочное знакомство
Есть аромат незабываемых вечеров, очарование которого ощущать начинаешь только по прошествии многих лет, даже десятилетий. Ну это как старые коллекционные духи или двадцатилетний коньяк – благоухание оных, единожды вкусив, так и сидит в тебе, особенно если обладаешь памятью на вкусы и запахи. Сюда можно добавить, что в ту пору уже витал по Москве привкус распада СССР, в чем признаваться друг другу, однако, считалось страшной ересью. Стало быть, все делали вид, что ничего не происходит.
Итак, это было 7 июля 1989 года, когда вечером, в пятницу, памятуя о Рождестве Иоанна Предтечи, к 17.00 на квартире историка Андрея Николаевича Зелинского, ученика Льва Николаевича Гумилева, расположенной при музее академика Николая Зелинского, в двух шагах от Манежа и Кремля, собралась честная компания творческой интеллигенции разных воззрений и убеждений, от модернистов-либералов до умеренных коммунистов, националистов и патриотов-почвенников, которых с тех пор трудно даже представить сидящими за одним столом, с целью встретиться с Орестом Высотским (1913–1992), незаконнорожденным