Миров и Богатый. Крах «Общества мертвых поэтов». Мурат Тюлеев
будильник на фоне воркования мыльной оперы, в глазах стоял дым, а ноги так и рвались взобраться на двенадцатиэтажку и сигануть вниз с телепрограммой за отсутствием парашюта.
К счастью, у Леонида уже давно не было телевизора, поэтому размышляя, кто такая Безналичка, у которой надо записываться, чтобы порыбачить, молодой человек не заметил, как повернул по направлению к дому.
Вспомнив, что у магазина «Тысяча мелочей», носившего в местной люмпен-среде прозвище «Сплошной крупняк», торгует свободная поэтесса Изида Бах, Леонид резко свернул вправо и вскоре увидел импровизированный базарчик, весело живущий по всем законам рынка и вопреки им.
Замедлив шаг около торгующих мелочью старушек, Миров заметил возле книжного развала одинокий низкий столик, державший на себе кипу тонких брошюрок. Над столиком, оседлав бутылочный ящик, сидела окоченевшая девушка в темных очках. Из-под оправы торчал длинный хищный нос, презрительно поджатые губы были кое-как подкрашены лиловой помадой, а непослушная черная челка то и дело выпадала из-под облезлой норковой шапки. Поверх шапки свободная поэтесса, а это была она, повязала белый платок, придававший ей сходство с пленным французом во времена кампании 1812 года. Увидев, что к ней направляется покупатель, Изида поправила платок, загнала под шапку упругую прядь и сдвинула очки на кончик носа, выставив на идущего проницательные черные глаза.
– Молодой человек, не проходите мимо, – выдавила она дежурную коммерческую фразу.
– А я к вам, – нарочито весело сказал Леонид. – Ну что, покупают?
– А ты что, из налоговой? – оскалилась Изида. – Какая тебе разница?
– Нет, я любитель. Хочу посмотреть.
– Это другое дело. Смотри, но они все одинаковые. Это моя последняя работа. Называется «Бронепоезд любви». Хорошо расходится, может быть, благодаря названию. Купи, недорого.
Книжка, текст которой был неряшливо отпечатан на пишущей машинке и содержал сорок восемь страниц, на книжку в привычном представлении походила слабо. Тонкая обложка с оформлением, которое можно было бы назвать минималистическим (корявая роза, пьяный шрифт), охватывала содержимое благодаря двум тетрадным скрепкам. Сборник открывал эпиграф:
Сквозь сердце мое пронесись, бронепоезд любви.
Язычество страсти в душе ты моей улови.
Сквозь ночи бессонные, сквозь околесицу лет,
Оставь, бронепоезд любви, свой скрежещущий след.
Перелистывание страниц обнаружило далее броневики страсти, револьверы секса, мортиры ревности, то есть полную смесь оружейной атрибутики с символикой любовной лиры. В Изиде как бы уживались курсистка и Анка-пулеметчица. Даже вид у замерзшей поэтессы был анархо-революционный. Ей бы еще кожанку и наган в березовой кобуре для полного сходства.
Обнаружив у себя в кармане сумму, достаточную для покупки «Бронепоезда любви», Леонид сунул книжечку