Веря в сказку. Ольга Гутарёва

      Князь с успокоением выдыхает.

      – Будь любезен, – он переводит вниз на кореша взгляд. – Свистани-ка сюда Охотника.

      Барсук оступается, подворачивает лодыжку, шипит от боли. Кто-то шикает на него, говоря не шуметь.

      – Охотника? – Горчаков неохотно встаёт спиной к постаменту. – А что его свистеть? Вон он.

      Даже Бульдозер недоверчиво оглядывается назад вместе с толпой, встречая вышагивающего вперёд Охотника: долговязую тень, беззвучно ступающую разваливающимися кедами по сухой плитке. Чёрный капюшон и спутанные провода наушников, плющом вырастают из груди между замком распахнутой куртки. За спиной – чёрный рюкзак.

      Охотник. Мутный пацанчик, о котором никто ничего толком не знает. Имя своё не говорит, фамилию тем более. Шепчутся, что он один по жизни, ночует где попало, чаще шастает по заброшкам. За бабки мог любую грязную работёнку провернуть. Звать его стали Охотником после того, как один любопытный тип решил умыкнуть у него какую-то вещицу. А там, на тряпке, нашивка «Охотников».

      С тех пор кличка «Охотник» и приклеилось.

      Князь вскидывает подбородок, глядя на подошедшего парня сверху вниз. Продолжая втягивать дым, бормочет, не вынимая сигарету изо рта:

      – Здарова.

      Охотник молчит, глядя на Князя исподлобья.

      – Правильно, – одобряет его мрачный настрой Князь. – Давай к делу сразу. Зимовцева знаешь?

      Охотник лениво закидывает голову. Под капюшоном мелькает чёрная маска, закрывающая нос и рот.

      – Знаешь, – сам себе отвечает Князь. – Тогда вот тебе, брат, заданьице.

      Барсук в немом ужасе смотрит на этих двоих, не в силах ни удрать прочь, ни отвести взгляда.

      Князь, с зажатой в зубах сигаретой, наклоняется к Охотнику.

      – Сотри этого клопа безродного, чтобы духом его даже не пахло.

      Барсук хрипло дышит – мандраж сжимает горло, будто петля.

      Охотник стоит неподвижно, совсем как статуя. Над площадкой повисает тяжёлая тишина.

      Барсук судорожно вцепляется в куртку, там, где под тканью колотится, утопая в холодном поту, трусливое сердце.

      Наконец, Охотник коротко кивает. Разворачивается и, не торопясь, идёт прочь. Пацанчики, будто вода перед айсбергом, расходятся в стороны, заплетаясь в собственных ногах, лишь бы не задеть Охотника.

      Барсук резко срывается с места.

      «Зимовцев! Как же так, а?! Я ж тебе говорил, сто раз говорил! Ты же не слушал! Зимовцев, да мне ж вместе с тобой хана, если…»

      Мысли путаются, но ноги сами несут прочь. Барсук бежит во тьму, сквозь хлещущие его по лицу острые ветки.

      Охотник, не спеша, уходит прочь. Все, кроме удирающего в темноте Барсука и делового Князя, смотрят ему вслед.

      С ветвей скрюченных деревьев срывается чёрное облако ворон. Птицы с криками взмывают в небо, унося с собой остатки ночного покоя.