Укротитель баранов. Сергей Рядченко
коньяк нецелованный остался в автобусе в бокале в гнезде в подлокотнике, – ну, хозяйка! – возопил я.
– Ну, хозяюшка! Принимай гостей дорогих из самого Екатеринбурга!!!
И обнял я эту женщину поверх швабр и пылесосов. Ну, а чего, друзья? Ведь не папа ж Римский, не Иоанн Павел Второй, к Ираклию в клетку сам сдуру сегодня хаживал. И поцеловал, обнявши, её так я, будто это была не она, а Альбина Саврасова, лучшая девушка моей непутевой жизни. И всё это, черт подери, абсолютно всё, как давным-давно по юности, было чистым экспромтом, а не консервами с комбикормом.
– Ну вот, – пророкотал Баранов. – А мы тревожились, что нам тут не рады.
Челюсть Лидии поцелуй воротил на место, а вот дар речи… Зато Баранов каким-то чудом вмиг показался ей. Она обронила швабру, она отмела прочь пылесос и, выскользнув у меня из рук, бросилась Баранову на шею и буквально повисла на нём, отчего заметны стали её стройность с ловкостью и Барановские моща с непоколебимостью.
Хлопнуло шампанское пробкой в потолок.
Полновесные персонажи грянули «Хор наш поёт»; и там они примчались в гости к Лиде, «нашей Лидии дорогой», и дальше по тексту Лида, Лида, Лида, Лида – столько раз и с такой зычностью, что Санёк с морским котиком, оробев, прижались ко мне, а у меня в носу засвербело, – Лида, пей до дна!!! Пей до дна, пей до дна, пей до дна… И осушила Лидок, да, фужер золотистый с пеной через край и тут только подала наконец голосок свой консерватóрский.
– Сколько он! столько он! о вас мне рассказывал!!! А вот вы вот какой, что и вообразить!.. Где ж такие люди, мужчины, небывалые по каким Сибирям, родятся-водятся?
– Да он всего лишь Коми, – сказал я. – Правда, заслуженный.
– Хорош друг, – пожаловался Баранов.
– Так а что ж, – сказала Лидок. – Сам не гам, да? И другому.
– Не гам? – переспросил я.
– А что, гам? – Лидок избавилась от фужера и поцеловала меня в с утра выбритую щёку. – Я шучу, пупсик. Не обижайся.
И ухватилась, как водится, за Сашку.
– Ну что, хорошо сходили? Понравилось нам в цирке? Видел клоунов?
– Очень понравилось, – сказал Санька. – А я к Ираклию заходил.
– Это куда? – встрепенулась Лидочка.
– Ну, как? А в клетку к нему.
– В клетку?! Это что, эвфемизм?
– А это мой друг, – сказал Баранов. – Ираклий друг у меня.
Тут, видно, Лидочке к голове домчалось шампанское, и Баранов всех увлек нас в чехарду предзастольной канители. Так удалось увильнуть пока от ответа.
И стол накрыт был.
14
Жили мы в центре, в квартире, унаследованной от знаменитого деда, биолога, члена-корреспондента. Жили, сироты, неряшливо, припыленно. Но, Лидок же, как нарочно, психанула на заказ, так что гостиная, вместившая нас всех разом и каждого поимённо, сверкала нечеловеческой чистотой.
– И как же тебя, красна девица, по батюшке величать? – рокотал Баранов, крутя усищи. – А то, пока тут до брудершафта, так чтоб не оконфузиться.
– Не балуй, Баранов, – отвечала ему Лидочка. – Для тебя «Лидок» в самый