Волчица советника. Елена Литвиненко
шарф, свернул его треугольником и повязал, закрывая мне нос и рот. Цитрусовый нероли его одеколона частично забил сладковатый запах дурно пахнущих ран.
– Удачи, господин Майур, – похлопал лекаря по плечу Тим. – Справишься? – поцеловал он меня в висок.
Я поморщилась – можно подумать, у меня выбор есть. Йарре можно дерзить, можно втихую игнорировать его приказы, но открытого неповиновения он не потерпит.
– Эти шипы в ранах… Они часто ломаются? – спросила я.
– Восемь из десяти. Наденьте фартук, леди, – велел Майур.
– И вы каждый раз вырезаете мышцу?!
– Или отнимаем конечность, или даем смертельную дозу опиума. Если не вынуть иглу в течение пары суток – человек не жилец, – хмуро сказал Майур. – Давите на рану сильнее, не бойтесь.
Брызнул гной, и я с криком отпрянула в сторону. Ко мне повернулись головы лекарей.
– Может, вскрывать будет кто-то другой, а я только доставать? – жалобно спросила я, с ужасом глядя на слизь, забрызгавшую передник у меня на груди.
– Хорошо, дайте нож. И наденьте хотя бы перчатки, какая-никакая, но защита. С вами действительно ничего не случится? Не хочется быть колесованным, знаете ли. Или повешенным.
– Точно, – кивнула я и, закусив губу, сунула руку в рану. Проклятая колючка будто убегала от меня. Я упустила ее раз, другой, а на третий она впилась в мизинец. – Брыг!
Я осторожно, двумя пальцами, выдернула шип из-под ногтя. К горлу подступила желчь, и я с усилием сглотнула комок.
– У вас много таких раненых?
– Две-три дюжины в сутки.
В конце смены меня вырвало.
Весь день я, не жалуясь, в зародыше задавив скулеж, ковырялась в грязных ранах. Майур, видя, что со мной дело пошло гораздо быстрее, велел внести еще один стол и организовал подобие мануфактуры: он вскрывал карман с гноем, служанка вставляла распорки, позволяя всей гадости стечь, я вынимала шип. Оставалось лишь промыть рану и нанести лечебную мазь. А роль чудо-средства, защищающего меня от яда, играло дешевое серое мыло, толстым слоем которого я покрывала руки.
Как заведенная, я перемещалась вокруг стола. После первого десятка я уже перестала отличать лежащих передо мной мужчин друг от друга – блондины, брюнеты, рыжие, худые, мускулистые – все одно. Был лишь голос Майура: «Плечо. Нога. Грудь. Лопатка», металлический блеск скальпеля и сладковатый душок над обжигающе-горячими ранами.
Потом солдат уносили – доставать стрелы или болты, зашивать, накладывать шины на сломанные руки, а я все кружила вокруг стола под бас главного лекаря:
– Нога. Плечо. Обратите внимание, он три шипа в бедро поймал, причем кучно. Бок. Спина…Все, госпожа, это последний.
– Все? – тупо переспросила я.
– Да, все. Вот полотенце…Позвольте мне.
Майур усадил меня на табурет, помог снять фартук.
– Простите, леди, – прокашлялся он, опускаясь на колени и вытирая мои руки чистой тканью. – Ваша помощь действительно неоценима. Сегодня мы впервые не потеряли ни одного отравленного. Я… Я был чудовищно