Небо земных надежд. Нонна Орешина
Хотя, учитывая изношенность самолетов, нерегулярность полетов и общее положение дел, отношение к летчику стало, судя по всему, немного мягче, снисходительнее.
Для себя Демин когда-то давно решил то же, что и многие другие летчики:
“В сомнительных, непонятных случаях буду тянуть до последнего. Сяду на полосу – там разберутся. Не получится – значит, так распорядилась судьба”.
Но, став командиром звена, тем более теперь, когда на плечах эскадрилья, постоянно вдалбливал и опытным, и молодым: “Знай свою грань, небо пижонов не терпит… Только испытатель должен беречь уникальный самолет больше, чем себя. И ты о себе забудешь, если война, или приказано атаковать реальную цель, чего бы это не стоило… А в обычном, тренировочном полете, да с нашей техникой, которая на ладан дышит, не корячься. Если что серьезное, а высоты надежной нет – сигай…” – говорил, а в душе зацементировалось то, юношеское отношение к самолету, как к живому существу, которое трудно бросить в беде. Как к свидетелю своей невиновности.
… Демин, сидя в среднем ряду, ближе к стене, видел лица летчиков своей эскадрильи сбоку. Как по-разному слушают они наполненную трагизмом, сухим, казенным языком изложенную информацию. Факты и никаких эмоций.
Старший лейтенант Миша Медунов чуть подался вперед, словно боится не расслышать или хочет понять больше, чем сказано в шифровке. Обязательно надо дать ему контрольные полеты по дублирующим приборам.
Стас Янкин скучающим взглядом уставился в окно, делая вид, что ему и так все ясно. Виктор Анин тоже воспринимает все с напускным безразличием, хотя перед полетом, надевая противоперегрузочный костюм, а потом, шагая к самолету, как будто вбирается сам в себя. Поднимаясь по стремянке в кабину, шепчет себе под нос, словно молится. Перерывы в полетах для него болезненны.
Валера Орлов, пригнувшись к столу, пишет, и хотя сведения не секретные, может заработать замечание. Но, скорее всего, это – стихи. В них хладнокровный помор – пылкий лирик. Невзрачный, низкорослый Валера, декламируя, вырастает, мужает на глазах. Его сильный, приятный голос завораживает. Стихи о полетах, о любви. О том, “…как смыкается в Небе пространство и время, как в душе оживает любви благодать. И на плечи ложится Вечности бремя, но судьбы нам своей все равно не понять…” Однажды признался:
“Лучшие строки приходят в голову в самый неподходящий момент. Чаще всего в полете”. Что же сейчас тебя вдохновило, “Орлико- Неразлучная троица лейтенантов сидит на “Камчатке”. На лице Глеба Стогова странное выражение: как будто хотел улыбнуться и внезапно забыл… Шурка Лузгин приоткрыл рот, на лице недоумение, любопытство и скрытое беспокойство. Сергей Бакланов напряженно свел брови, синие глаза потемнели.
Еще командиром звена Демин заметил в себе желание, превратившееся в потребность, оценивая своих летчиков, стараться не столько понять их мысли или желания, а предугадать поступки.
“Ищи первопричину