Ночь Волка. Самид Агаев
лице. Лелея эту философскую формулу, Шилов закрепил дрова своим ремнем, взял в руку ружье и отправился к дому, из трубы которого во всю валил дым.
Сделав несколько шагов, Шилов остановился, ему вдруг почудился чей-то крик. Несколько минут он напряженно вслушивался, но звук не повторился и Шилов вновь впрягся в санный ремень, сказав себе: «Но, кобыла».
Возле самого дома, он увидел давешнюю ворону; во всяком случае, очень на нее похожую; птица сидела на проводах. Шилов, недолго думая, вскинул ружье и пальнул по ней.
Марата разбудили гитарные аккорды. Открыл глаза, вспомнил про машину. С тягостным чувством сел на кровати, привел себя в порядок и вышел в горницу, где слышались тихие голоса и негромкое пение. В комнате было сумеречно, только на полу плясали отблески пламени, вырывавшиеся из-за неплотно прикрытой печной дверцы. Шилов сидел на табуретке у окна и напевал:
Думы потаенные, губы окаянные
Бестолковая любовь. Головка-да забубенная.
Попрошу я голубя, попрошу я сизого
Пошлю дролечке письмо, и мы начнем все сызнова.
Дамы сидели на диванчике и молча слушали. Увидев Марата, воззрились на него, а Галя спросила:
– Как у тебя с головой, Марат?
Вопрос вызвал у Шилова смех, к нему присоединилась Вероника, но под мрачным взглядом Марата быстро утихла.
– Лучше, но ты я вижу, опять за свое взялась, печь топишь, – сурово сказал Марат.
– У нас другого выхода нет, – пояснила Галя, – иначе мы замерзнем. Мы же остаемся.
– Тогда я сплю вот здесь, – сказал Марат, указывая на диванчик, – второй ночи возле печки я не выдержу, а здесь прохладней.
– А я? – спросила Вероника, – я, где сплю?
– Вдвоем мы здесь не уместимся, – отрезал Марат.
– А любовь? – спросила Вероника.
– Сколько же можно?
– Я не в этом смысле, а в возвышенном, одухотворенном, возмутилась Вероника.
Шилов возвысил голос и пропел:
Все вы губы помните
Все вы думы знаете
До чего же мое сердце.
Этим огорчаете.
– А почему свет не зажигаем? – спросил Марат.
– Света нет, – сказала Галя.
– Почему?
– Шилов провода перебил.
– Как перебил?
– Обыкновенно, из ружья. Хотел нам на ужин ворону подстрелить, и промазал, попал в провод и перебил его.
– Слышишь, ты, вредитель? – обращаясь к Шилову, – спросила Галя, – объясни нам, зачем ты это сделал?
– Понимаешь, Галя, – откладывая гитару в сторону, заговорил Шилов, – дед мой в этих местах партизанил. Во мне, наверное, гены его проснулись.
– Татарская твоя морда, – в сердцах сказала Галя.
– Как это – татарская? – обиделся Шилов.
– Потому что ты – вылитый татарин, – настаивала Галя.
– Я русский, – твердо сказал Шилов.
– А кто твои родители? – ехидно спросила Вероника.
– Папа