Дорожное эхо. Олег Левитан

      Был постный день, но жареный кабан

      до косточек был съеден и обсосан.

      Вино лилось рекой. И под вопросом —

      была мораль…

      И был хозяин пьян.

      И расстегнув высокий воротник —

      со школы нам известный по портрету, —

      Шекспир внимал какому-то поэту,

      вещавшему про творческий родник.

      «Молчите все! – кричал он. —

      Ваша честь!

      Я написал для пьесы продолженье

      про тягость Фортинбрасова правленья!

      Дозвольте мне немедленно прочесть!..»

      Он был настойчив. Он напротив сел.

      И быть бы скуке, коль не подоспел бы

      актер театра «Глобус» Ричард Бербедж,

      сказавший так:

      «Пойдите к черту, сэр!»

      Потом усами дернул, словно кот,

      и усмехнулся: «Что милей молчанья?»

      Потом сказал:

      «А все же не случайно —

      о пьесе разговоры целый год!

      Мне самому, едва лишь выхожу

      на сцену в третьем акте с монологом

      все чудится, что я общаюсь – с Богом

      и в зале все светильники гашу…

      И вижу наяву весь этот ад,

      и чувствую, как трогает картина —

      и шпагоносца,

      и простолюдина!

      И главное, как все они молчат!..

      Мы – временны. Мы – гости на земле.

      Актерствуем – и в жизни, и на сцене,

      но роли наши краткие бесценны

      учить Добру…

      Так показалось мне…»

      «О да, мой друг, – ответствовал Шекспир, —

      в природе нет достойнее призванья

      оправдывать венца природы званье

      и мир лечить, пока недужен мир.

      Себя увидев в зеркале, глупец —

      уже умнеет! Зло – не так всесильно!

      И если жизнь на отклики обильна,

      то сможет стать добрее наконец…

      Прекрасны миг, движение, порыв —

      не уступить,

      восстать пред силой грубой,

      чтоб каждый понял, что ему Гекуба,

      в самом себе сокровище открыв!..»

      Так говорил Шекспир, потом – молчал.

      В том разговоре – с другом и актером.

      В том самом разговоре, о котором —

      биографам никто не сообщал…

      Какой был век! Каких исполнен сил!

      Звезда навстречу Кеплеру летела.

      В тюрьме сидел Томмазо Кампанелла.

      Отрепьев Гришка шлялся по Руси…

      Монах из ртути золото варил.

      Костер еретика спасал от скверны.

      Творец трагедий – в лондонской таверне —

      о главном

      в Человеке говорил…

      А мы – плывем, наш путь лежит домой…

      Сгорел закат. Суда спустили флаги.

      За ближним мысом виден Копенгаген.

      И стих пора кончать беспутный мой.

      Мигнул маяк. И выпустив шасси,

      к земле спустился сизокрылый «Боинг», —

      свистящий рев оставив за собою…

      И ветромер – трепещет на оси.

      И все