Рыбка, где твоя улыбка? Исповедь раздолбая – 3. Борис Егоров
мой относился к воспитанию нас – в смысле, троих своих детей – как-то… специфицки. Он не раз в моем присутствии говорил: «Человек должен расти сам! И не хрена ему голову морочить воспитанием всяким. Я вон сам рос, и ничего – вырос. Вот и они пусть сами разбираются. Спросят чего – расскажу. А сам не полезу. Если у пацана мозги правильно закручены, то и вырастет правильным мужиком. Слабых не обижать, сильных – не бояться. А на подлых самому быть подлым». Эти слова мне запомнились на всю жизнь.
Точно так же, как слова бати о начальстве. Он как-то сказал при мне: «Не брезговал бы я жопы лизать начальникам всяким, был бы сейчас на самой верхотуре. Но на хрен она мне нужна, эта сладкая жизнь, если во рту все время будет вкус чужой жопы!» Запомнил я это…
В седьмом, что ли, классе я тогда учился. Уже считал себя взрослым и все обо всем знающим.
Поехали мы однажды на Оку рыбачить – на нашем «Москвиче. Папаня, я и какой-то здоровенный дядька с отцовской работы. Звали этого мужика – Михаил Сергеич. И он мне сразу активно не понравился, потому, что всю дорогу ворчал на отца: «Не, Никитич! Это не машина. Это гроб какой-то на колесах. Надо было мою «Волгу» брать». А батя, к моему удивлению, беззлобно вроде отмахивался. (Уже потом я выяснил, что этот мужик был начальником отдела, в котором работал папаня.)
Выехали мы из Москвы ночью, поэтому на Оку попали перед утренней зорькой. Быстро распаковались и Михал Сергеич распределил обязанности: «Никитич, мы с тобой расходимся. Ты давай свои донки ставь, а я блеснить пошел. А ты, пацан, костерок разведи, и ершей натаскай, чем больше, тем лучше. Их тут полно, прямо у берега. И заварганим настоящую тройную уху». Это мне-то, взрослому человеку, какая-то посторонняя личность команды дает! Но – папаня молчал, и я свое возмущение припрятал на потом.
Ершей действительно было полно, и они хватали сразу. Но, стоило только чуть разинуть рот, ерш заглатывал крючок с червяком до самой… этой самой. И приходилось ему делать… мнэ-э… кесарево сечение.
Потихоньку рассветало. Батя на донки вытащил с десяток каких-то лещей-карасей весьма приличных размеров. А Михал Сергеич вернулся с двумя небольшими щучками. И опять начал гундеть – типа, река плохая, рыба мелкая, и вообще зря он сюда поехал.
В общем, допек он взрослого мужчину. Меня, то-бишь.
В процессе ершиной ловли я неудачно забросил удочку, и леска легла на кувшинки. Этим тут же воспользовалась толстая лягушка. Ням! – и оказалась на крючке. А я только-только перечитывал «Поднятую целину». Ну, думаю, Михал Сергеич…
А на рогульках над костром висели два котла – для ухи и для чая. Вот я в чайный котел и кинул лягушку. К общему сбору она сварилась, по-моему, и я ее притырил в сторонке.
Пока варилась тройная уха, батя с этим хмырем пили водку и закусывали всякой колбасой. Потом Михал Сергеич попробовал ложку ухи и сказал: «Говно, конечно. Самому надо было варить. Испортил, Никитич, твой спиногрыз уху. Ну, да хрен с ним. Уж чем