Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада. Николай Мальцев
и придерживался своей версии о непричастности к краже, я не столько заботился о себе, сколько старался уберечь мать от позора, что её сын, учащийся техникума, тоже оказался вором, как и его деревенские друзья-шалопаи, которые бросили школу, даже не окончив десятилетку. Придерживаясь своей версии о непричастности к краже и ясно понимая, что нет никаких улик и никаких прямых свидетелей, я совершенно забыл о других участниках кражи – моих тамбовских друзьях.
Я был полностью уверен, что они тоже станут отрицать свое участие в краже и дело будет спущено на тормозах и полностью развалится. Но тут я жестоко ошибся. Как позже выяснилось, моих тамбовских друзей в изолятор не сажали, но прибывший из Тамбова по месту их прописки в Котовский индустриальный техникум следователь по очереди вызывал их после занятий в отдельный кабинет и снимал письменные показания с каждого. Он мог использовать разночтения показаний, чтобы уличить их во лжи, а мог просто убедить, что им ничего не будет, если они укажут, что организатором и инициатором кражи был Мальцев, а они просто подчинялись его указаниям. Милиция в советское время умела работать профессионально, причем без физического насилия. Ничего не скажешь – не чета современной полиции. Могу лишь сказать, что тамбовский следователь прекрасно справился с раскрытием этого преступления.
Абсолютно все мои тамбовские друзья, все до одного, дали признательные показания и в один голос письменно заверили, что Мальцев был организатором, а они действовали по принуждению, в чем искренне раскаиваются и просят снисхождения. Прошло ещё несколько дней после посещения матери следственного изолятора, и вот при очередном допросе в комнате для допросов следователь оказался не один, а вместе с участковым Чуриковым. На вопрос следователя о причастности к краже я повторил затверженную версию о своей невиновности. Тут Чуриков раскрыл свой планшет и веером разложил передо мной признательные показания моих тамбовских товарищей. Прочитав их, я был поражен до шокового состояния таким коварным предательством и желанием свалить всю вину за совершенное на меня одного. А ведь я их считал настоящими товарищами.
Ну сознались бы, слабость я бы простил, все-таки люди другой, недеревенской, закваски, но они открыто оболгали меня, что будто бы я их принудил пойти и развалить улей, чтобы украсть семь рамок сотового меда. Момент этого чтения перевернул всю мою душу, и я навсегда разуверился в надежности и прочности мужской дружбы. Я убедился, что люди разные и по себе мерить даже близких друзей невозможно. Это разочарование в мужской дружбе, которое меня охватило при чтении этих лживых доносов, сохранилось на всю жизнь. Позже, во времена своей последующей жизни, я близко и дружески общался со множеством людей, но, однажды испытав коварство предательства, уже никогда и ни с кем не вступал в доверительные отношения полной искренности. Частичная искренность возможна только в том случае, если люди объединены взаимной симпатией на основе общей