Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада. Николай Мальцев
многодневное заточение в одиночной камере оказалось пустой тратой сил и нервной энергии. Но дело даже не в этом. Душа ныла и болела, что я солгал матери. Этого я никогда себе не простил и не прощу. Каюсь перед матерью и после её смерти. Припертый к стенке, я, конечно, попросил лист бумаги и сознался в содеянной краже, причем подтвердил, чтобы уменьшить вину моих бывших товарищей, что все их показания соответствуют действительности. Меня тут же отпустили. Выдали все вещи – ремень, шнурки от туфель, конспекты, деньги и документы, которые были при мне до задержания. Дали справку, что я не самовольно уклонялся от занятий, а был задержан милицией, и приказали следовать в Котовск и до подготовки материалов к суду продолжать учебу в техникуме. Я провел ночь в своем деревенском доме. Как мог успокоил родителей, что все обойдется. Отец молчал. Мать продолжала находиться в глубокой тревоге. Мои успокоения на неё не действовали. Она ожидала плохих последствий, вплоть до исключения из техникума и нового тюремного заключения.
Я и сам не знал, чем закончится следствие и суд, и потому утешить мать мне было нечем. Ранним утром, около четырех часов утра, покинул родительский дом. Успел до начала занятий прибыть в Котовск. Сдал милицейскую справку туда же, куда заболевшие студенты сдавали больничные листы. Администраторша приколола её в папку и разрешила приступить к занятиям. Когда я после длительного отсутствия появился на лекции, то больше всего удивились такому обороту дела мои бывшие друзья и «подельники» по краже меда. Наверное, они подумали, что меня, как организатора, обязательно исключат из техникума и встретимся мы только на суде. Виновато заискивая, некоторые из них пытались расспрашивать о подробностях моего пребывания в следственном изоляторе. Но я на них так посмотрел, что всякие расспросы прекратились. Меня тоже не интересовали подробности их признаний. Возникла взаимная холодная отчужденность.
Совместное проживание в одной квартире с бывшими тамбовскими друзьями для меня стало невозможным. Возвратиться к Володе Кириллову не позволяла гордость. После последней лекции однокурсники шумно ринулись из аудитории, а я продолжал сидеть и обдумывать свое положение. Решил пока забрать с квартиры в рюкзак самые необходимые вещи и переночевать на вокзале. А там что-нибудь придумаю. На выходе из аудитории встретил однокурсника Володю Иванникова. Он явно был тут не случайно, а поджидал моего выхода. За первый год учебы крепкой дружбы между нами не возникло, но взаимное уважение было обоюдным. Это был коренастый парень среднего роста с тонкими правильными чертами лица. Родом он был из южных областных городов, то ли из Липецка, то ли из Ростова – точно не помню. Умел за себя постоять. Хотя и был независим от компаний, но его уважали. Формальным стилягой по той уродливой моде он не был и предельно узких брюк никогда не носил. Однако всегда выглядел как настоящий «денди». О себе, деревенском, я и не говорю, но даже тамбовские ребята со своей крикливой одеждой выглядели перед ним неопрятными и разряженными петухами.
В