Заветный Ковчег. Сергей Ильич Ильичев
взглядов – окормляя его лишь духовно, он не стремился ни к почету, ни к власти, а потому сумел сохранить близость с государем, несмотря на все политические интриги, которые вокруг бушевали.
Тут граф Аракчеев взял еще одну книгу и, раскрыв, прочитал вслух: «О Боже, как бы счастлива была русская земля, если бы владыки были таковы, как преосвященнейший Макарий да ты…» – писал Иоанн в 1556 году Казанскому архиепископу Гурию.
– Положим, что все было действительно именно так. Но ответьте тогда на последний вопрос, который касается истории взаимоотношений царя с митрополитом Филиппом.
Аракчеев отложил книгу на стол и снова сел напротив Сперанского.
– Вы должны ведать, что царь сам выбрал Филиппа, бывшего тогда лишь соловецким игуменом. Знал сего подвижника с детства, когда еще малолетним царевичем играл с Федором – сыном боярина Степана Колычева и будущим митрополитом.
– Федором? – переспросил, уточняя, графа Сперанский.
– С Федором Колычевым… В годы боярских усобиц род Колычевых серьезно пострадал за преданность князю Андрею – дяде царя Иоанна. Эта же участь могла постигнуть и молодого боярина из рода Колычевых, друга детства царя Иоанна – Федора. Вот тогда-то он и выбрал иноческий путь служения Богу. Тайно, в одежде простолюдина, скрывая свое родовое имя и фамилию, он бежал из Москвы в Соловецкий монастырь, где и принял постриг с именем Филиппа, после чего и прошел путь от инока до настоятеля сего монастыря, а уже после, по настоятельной просьбе Иоанна, принял и патриарший посох.
– Теперь кое-что проясняется, – откликнулся Сперанский и хотел было развить свою мысль…
– Не спешите делать выводы, – мягко прервал его Аракчеев. – Повторяю, царь сам настаивал, чтобы быть Филиппу митрополитом, а тот отговаривался немощью своей и недостоинством. Говорил в ответ царю: «Не могу принять на себя дело, превышающее силы мои. Зачем малой ладье поручать тяжесть великую?»
Но царь тогда настоял. И Филипп стал митрополитом. 25 июля 1566 года после литургии в Успенском соборе царь вручил новопоставленному митрополиту пастырский посох его святого предтечи – святителя Петра, а в ответ выслушал с умилением глубоко прочувствованное слово Филиппа об обязанностях уже царского служения.
«Вот тогда-то народ русский, очевидно, вновь вспомнил о благодатной симфонии двух властей», – подумал художник Иванов, что незримо присутствовал при этом разговоре и постоянно открывал для себя нового, еще неведомого ему Иоанна Грозного. Но единодушие государя и первосвятителя, как он понимал, было просто невыносимо тем, кто в своем высоком положении видел не основание для усиленного служения царю и Руси, а оправдание тщеславным и сребролюбивым начинаниям…
– И что же произошло после этих событий? – спросил тут Сперанский графа Аракчеева. – И если можно, то чуть подробнее.
– Извольте выслушать, что было далее, – и Аракчеев продолжил свой рассказ:
– В июне 1567 года были перехвачены