Заветный Ковчег. Сергей Ильич Ильичев
вот снова, уже у изголовья умирающего царя, бояре спорят между собою, деля власть. И снова страна оказалась на грани нового междоусобного кровопролития.
Художник видел, как за окном его мансарды занимается рассвет, но участники диалога, казалось, этого вовсе и не замечали, так как беседа их продолжалась, и Иванов, будучи невольным ее свидетелем, вместе с ними снова с головой погрузился в ту давнюю историю…
Он видит, как граф Аракчеев берет в руки новый книжный томик и, открыв, начинает далее цитировать: «В каком волнении была душа Иоанна, когда он на пороге смерти видел непослушание, строптивость в безмолвных дотоле подданных, в усердных любимцах…»
– Или же далее, – тут он переворачивает несколько страниц. – Вот здесь… – и снова цитирует: «Когда он, государь самовластный и венчанный славою, должен был смиренно молить тех, которые еще оставались ему верными, чтобы они сохраняли семейство его, хотя бы в изгнании…»
– И что? Вы утверждаете, что и после этого не полетели тогда головы тех любимцев?
– Поднявшийся с одра царь снова всех простил. Он не помнил им зла, посчитал месть чувством, недостойным христианина и монарха.
– Далее достоинств монарха уже можете не перечислять, – сказал, поднимаясь из-за стола, Сперанский. – Сам помню, что русское войско в 1556 году взяло Астрахань, окончательно разрушив надежды татар на восстановление их государственной и военной мощи на Востоке. Помню, что взоры уже тридцатилетнего венценосного царя обратились тогда на Запад, и он начал войну, получившую название Ливонской…
Михаил Михайлович Сперанский какое-то время молча стоял у окна.
Граф его не отвлекал.
И вот он продолжает свой начатый монолог.
– Не могу не согласиться с вами и даже с записками многих наблюдателей иноземных, что писали тогда о том, что Иоанн затмил своих предков и могуществом, и добродетелью, что в отношении к подданным он удивительно снисходителен, – тут он делает паузу, пытаясь вспомнить дословно следующее: —…Что не скучает делами и не веселится ни звериною ловлей, ни музыкою, занимаясь естественно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России…
– Вот видите, знаете же, читали, помните, а теперь вы и сами уже подошли к тому моменту, с чего мы и начали сей диалог, – вступает в разговор уже граф Аракчеев. – Честно говоря, трудно понять, как после подобных описаний можно было начать изображать Иоанна в виде «кровавого безумца и исчадия ада»?
– А вот тут, уважаемый Алексей Андреевич, у меня есть несколько серьезных вопросов и, возможно, даже и возражений.
– Извольте, только давайте в хронологическом порядке, если вас это не затруднит, – просит Сперанского граф Аракчеев и сам усаживается напротив него. – Начинайте…
– Читал «Историю князя великого Московского о делах, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашима»…
– Это вы насчет обличительных писем Курбского царю Иоанну